Десмонд улыбался, смеялся, пожимая руки, что-то быстро
говорил, щипал за тугие щечки девушек… Марина глядела разиня рот. Да ведь она
никогда не предполагала, что он умеет улыбаться! А они все воспринимают это как
должное, и девицы не смущаются, когда он с ними поигрывает взорами. Она-то
полагала англичан людьми сдержанными! Впрочем, это представление ее уже не раз
рушилось – верно, будет рушиться и впредь.
– О, Агнесс! – воскликнул вдруг Десмонд, оборачиваясь к
девушке, стоящей поодаль. Это была та самая брюнетка. Теперь она держала глаза
потупленными, а руки скромно прятала под накрахмаленный передничек. – И ты
здесь! Я-то думал, что застану тебя уже замужем!
– Как милорд мог подумать такое, – не поднимая глаз,
прошептала Агнесс, и каждое слово ее сделалось слышно благодаря полной тишине,
внезапно установившейся вокруг. Все взоры были устремлены на них двоих, и
Марина вдруг поняла, что присутствующим до смерти любопытно услышать каждое
слово из этого разговора.
– Ну, не прибедняйся, Агнесс! – Десмонд приподнял за
подбородок опущенное личико. – Я-то помню, скольким парням ты вскружила
головы!
– Быть может, милорд помнит, что мне никто не был по сердцу…
– Агнесс приоткрыла губы, переведя дыхание, – кроме… – Она больше ничего
не сказала, только вскинула свои яркие глаза, но по толпе слуг пронесся вздох,
словно все услышали невысказанное.
«Кроме вас!» Она хотела сказать: «Кроме вас!» – вдруг поняла
Марина. – Да она же влюблена в него! Она от него без ума!»
Грудь Агнесс вздымалась так часто, что Десмонд не мог не
обратить на это внимания. Глаза его сползли от влажных, манящих глаз к пухлым
приоткрытым губкам, потом к свежей шее, потом с видимым интересом уперлись в
эту неистово колышущуюся грудь, словно Десмонд всерьез задумался: выдержит черное
платье этот напор или порвется?
А Марина вдруг почувствовала, что задыхается. Все-таки
горничная на постоялом дворе зашнуровала корсет слишком туго. А ведь она раньше
никогда не носила корсетов. Зачем ей? Талия у нее и без того тонкая и грудь,
слава богу, наливная. А вот грудь Агнесс… можно поклясться: она выпирает так
лишь потому, что девчонка затянута не в меру. Вот было бы забавно, кабы она
сейчас хлопнулась в обморок, бесстыдница! А все-то на нее как выпялились,
словно только и ждали этого бесплатного представления! Нет, пусть Маккол и не
солгал, что владеет замком, но все-таки он никакой не лорд, ибо настоящий лорд
никогда не позволит себе так заглядеться на горничную. Надо это прекратить. Он
выставляет себя посмешищем, и если ему на это наплевать, то его «кузина» не
желает выглядеть дура дурой!
Она уже двинулась вперед, чтобы приблизиться к Десмонду и
тычком поувесистее неприметно привести его в чувство, как вдруг на крыльце
показалась какая-то белая фигура, и Марина замерла на полушаге, с воздетой
рукой, ибо перед нею было самое странное существо на свете.
Даже юродивым в их веригах и цепях, даже полуголым нищим с
их обнаженными, изуродованными культями было далеко до этой особы, выбежавшей
на крыльцо, мелькая серебристыми шелковыми туфельками из-под серебряного
парчового платья, которое распирал самый широкий кринолин из всех, виденных
когда-либо Мариной. Платье так сверкало под солнцем, что слепило глаза, однако
все же нельзя было не заметить, что кое-где оно протерлось, и прорехи не
зашиты, и оборвалась отделка, и обтрепалось жесткое кружево, и вообще – платье
кое-как напялено и даже не застегнуто на спине, прикрытой длинными лохмами
полуседых волос и рваной, замусоленной фатой. Придерживая сухой, как бы
цыплячьей лапкою те жалкие остатки, в которые время превратило веночек из
флердоранжа, едва сидевший на ее растрепанной гриве, эта жуткая невеста
простерла дрожащую ручонку и пропищала дребезжащим, но довольно пронзительным
голоском:
– Брайан! О мой ненаглядный Брайан! Наконец-то ты вернулся
ко мне!
И чучело в фате прямиком кинулось на шею Десмонду, который,
против Марининого ожидания, не грянулся оземь, где стоял, не кинулся прочь,
вопя от ужаса, а весьма нежно сжал сухие лапки, цеплявшиеся за него, и сказал
так ласково и тихо, словно утешал плачущее дитя:
– Нет-нет, дорогая Урсула, я не Брайан, увы. Посмотри на
меня – и ты увидишь, что я не Брайан.
– Не Брайан? Нет? – пролепетало странное существо.
Залитые слезами глаза в набухших морщинистых веках
трогательно уставились на молодого человека – и вдруг улыбка взошла на сухие,
дрожащие уста:
– Нет, ты… Десмонд! Ты в самом деле мой маленький Десмонд! И
ты вернулся!
– Ну конечно, я вернулся, Урсула. Как же я мог не вернуться
к лучшей тетушке в мире! – И он так звучно расцеловал сухие, пергаментные
щечки, покрытые толстым слоем румян, что старая дама засмеялась от радости.
Смех ее напомнил звон колокольчиков, и Марина вдруг с ужасом поняла, что и у
нее глаза наполняются слезами. Впрочем, они всегда были на мокром месте, а где
уж удержаться при такой чувствительной сцене!
«Это и есть «тетучка», – поняла Марина. – Ну что
ж, она хоть и спятила, но довольно мила. Немудрено, впрочем, спятить при таком
племяннике! А «дядючка», надо думать, тоже не в себе?»
Вышеназванный не заставил себя ждать. С возгласом:
– Погоди, Урсула, погоди! – на крыльцо выскочил высокий
сухощавый джентльмен и замер, увидев улыбку Десмонда и услышав смех старой
дамы. – Так ты приехал! – всплеснул он руками.
– Разумеется, – пожал плечами Десмонд, и нежная улыбка,
с какой он смотрел на тетушку, уступила место довольно-таки ехидной. –
Очень рад видеть тебя, Джаспер.
«Не похоже», – подумала Марина.
Впрочем, не похоже было, что и этот самый «дядючка» рад
племяннику. И он как-то очень старательно делает вид, что его застали врасплох.
Конечно, он прекрасно знал о том, что приедет Десмонд, – зачем же эта
комедия? «А ведь он не больно-то любит моего милорда! – вдруг догадалась
Марина. – Пожалуй, терпеть его не может!»
Она с новым интересом взглянула на Джаспера Маккола. Лет под
пятьдесят, сухой, как жердь, лицо какое-то желтое, отсутствующий, плывущий взор
очень светлых (наверное, это фамильная черта) глаз, небрежно уложенные
полуседые волосы, но все еще довольно красив. Портит его только подбородок –
мягкий, слабый, почти срезанный. У Десмонда вон какой воинственный подбородок!
И на нем ямочка – будто след поцелуя…
– Десмонд! – новое восклицание заставило Марину
вздрогнуть и разогнало напряжение, воцарившееся, пока дядюшка и племянник молча
мерили друг друга неприязненными взглядами.
