Капитан покосился на субъекта, идущего рядом. Подбородок
выпячен, плечи развернуты, голова вскинута – вид надменный и уверенный. Никто
не угадает, какие кошки скребут на душе у этого молодого, красивого, богатого –
и столь злополучного человека. Вот живое подтверждение высказывания, что
блестящая наружность и блестящее положение в обществе никого не делают
счастливым. Ах, право, как жаль… как жаль, что Россия – не столь варварская
страна, какою Маккол ее описывал при первой встрече! Как жаль, что милорд не
отказался от навязанного ему подарка! Как жаль, что жизнь так нелепа!
И с этой мыслью капитан Вильямс вошел в единственную
пассажирскую каюту на пакетботе, в которой ему предстояло совершить нечто столь
несусветное, что он малодушно предпочитал думать, будто спит и видит сон.
Пожалуй, да… такое можно было увидеть только в страшном сне…
Он ведь ожидал увидеть девицу, рыдающую над потерею своей чести, однако
довольную предстоящим браком с высокородным джентльменом. Представлялось ему и
алчное лицо авантюристки, с трудом скрывающей восторг, что в ее сети попал
человек с таким положением и богатством. Однако от зрелища, ему открывшегося,
Библия вывалилась у капитана из рук и с грохотом ударилась об пол.
То, что он увидел в углу каюты, напоминало не приготовления
к бракосочетанию, а скорее сценку из жизни дома умалишенных. Обмотанная обрывками
простыней по рукам и ногам и привязанная к кровати полуголая девушка… Лицо ее
было наполовину скрыто тряпками, так что виднелись только глаза, сверкающие
отчаянием и ненавистью.
– Немного странный наряд для невесты, вы не находите,
милорд? – выдавил наконец капитан Вильямс, и Маккол изобразил на своих
презрительно поджатых губах усмешку.
– Клянусь, вы правы, капитан. Мне он тоже не по вкусу.
Однако ничего другого я ей не могу предложить. Впрочем, не сомневайтесь: едва
мы окажемся в Дувре, моя жена получит лучшее, что можно будет найти в тамошних
лавках, а уж в Лондоне на Бонд-стрит она может устроить истинную оргию покупок!
Тело на кровати слабо забилось… едва ли от восторга, подумал
капитан Вильямс. Слова «моя жена» вызвали у нее ярость! Но почему?.. И только
тут его осенило: похоже, что жертва Маккола не хочет выходить за него замуж! Но
ведь это удача для милорда, зачем же он…
– Обряд венчания предполагает слова «да» или «нет»,
сказанные женихом и невестою, – сухо промолвил он. – Сдается мне, я
услышу от дамы только «нет», а потому позвольте мне откланяться и вернуться
позднее, когда вы договоритесь получше.
– Получше мы не договоримся, – покачал головою
Маккол. – Моя невеста заявила, что скорее умрет, чем выйдет за меня замуж.
Ну а я скорее умру, чем смогу жить с таким пятном на моей чести и совести.
Потому, капитан, прошу вас слегка отступить от общепринятых правил. Слегка
отступить – и все-таки обвенчать нас.
– Но я не могу, не могу… – в совершенной растерянности
забормотал капитан, подхватывая с полу Библию и пятясь к двери. – Я
совершенно не могу…
– Можете, – успокоил его Маккол, стремительным
движением заступая путь. – Уверяю вас! – И он выхватил из-за борта
сюртука пистолет. – Видите? Он заряжен. Поэтому, капитан…
Вильямс вытаращил глаза.
Pазумеется, он не испугался. Ну и что будет делать Маккол? В
самом деле стрелять? И попадет в тюрьму, взойдет на эшафот – даром что лорд! Он
понимает это, не может не понимать. Откуда же эта непреклонная решимость в
лице?
Вильямсу внезапно сделалось жаль этого безумца. Он напоминал
обреченного, который угрожает смертью своею палачу, чтобы тот поскорее отрубил
ему голову. Бред какой-то! Нелепость!
– Вы, сударь, спятили, – сказал капитан сердито. –
Извольте, я исполню вашу волю. Спорить с сумасшедшим? Слуга покорный! Мне
только хочется узнать, что вы предпримете для того, чтобы эта леди сказала вам
«да»?
– Сейчас узнаете, – кивнул Маккол, перехватил пистолет
левой рукой, а правой дернул какую-то завязку, сорвав ткань с лица девушки.
Она глубоко вздохнула, но прежде, чем хоть один звук
вырвался из ее рта, Маккол с ловкостью фокусника выхватил из-за пояса еще один
пистолет и уткнул ей в висок. Девушка содрогнулась – и замерла с приоткрытым
ртом, устремив на Вильямса остановившиеся от страха глаза.
– Вы… вы не посмеете… – пробормотал капитан, чувствуя, что у
него подкашиваются ноги.
– Хотите рискнуть? – с кривой улыбкою спросил Маккол, и
Вильямс увидел, как дрогнул его палец на спусковом крючке. – Между прочим,
девиз нашего рода: «Лучше сломаться, чем склониться!» Клянусь, что убью ее на
ваших глазах, но виновны в этом будете вы.
– Как так? – опешил Вильямс.
– Ну это же вам хочется поглядеть, хватит ли у меня
решимости, – невозмутимо пояснил Маккол. – А я – человек азартный.
Ради того, чтобы свою правоту доказать, случалось, такие пари заключал! Знаете,
на выстрел? Мне не в новинку убивать, капитан. Поэтому, если вам угодно…
– Нет! – хрипло выкрикнул капитан, ненавидя себя за
малодушие. Он ведь понимал, что Маккол его дурачит, однако… однако… а если нет?
– Ну что ж, вот и хорошо, – кивнул Маккол. –
Венчайте нас, да поскорее. Ого! – усмехнулся он, ощутив, как вдруг
накренился, качнулся корабль. – Похоже, ветер набирает силу, наполняет
паруса и готов нести нас к английским берегам? Весьма кстати! Итак, капитан,
прошу вас поспешить с обрядом, а если вам кажется, что на один из вопросов леди
ответит «нет», лучше пропустите этот вопрос.
Но она ответила «да». А что ей еще оставалось делать?!
Леди Маккол
– Ну, миледи, прошу прощения, вы уж скажете… Кринолин! Да
последний кринолин, думается мне, попал на гильотину вместе с ее французским
величеством Марией-Антуанеттой! Разве вы не заметили, что ни кринолинов, ни
фижм теперь не носят?!
Глаза дамы так сверкнули, что модистка прикусила язычок.
Все-таки ей платят не за то, чтобы она подкалывала своих клиенток, даже если
они и являются к ней поздним вечером одетые в какое-то неописуемое тряпье и
требуют платья, не просто давно вышедшие из моды, а ставшие посмешищем. Ну,
предположим, все было так, как говорит кузен этой дамы: в Кале перед самым
отправлением пакетбота на них напали французские разбойники и украли весь
багаж. И времени у них оставалось лишь на то, чтобы купить у первой попавшейся
простолюдинки самую убогую одежду и белье, потому что путешественницу обчистили
буквально до нитки, забрав даже ее белье. Про столь мелочных грабителей мисс
Грейс (так звали модистку) слышать еще не приходилось. Впрочем, от этих
французов всего можно ожидать: отрубили же они голову своим королю и королеве,
что враз поставило эту нацию за грань цивилизованности!
