Другой компаньон заметно нервничал, терзаясь смутными подозрениями насчет Дымшица, и несколько раз за время беседы обращался к нему с вопросом:
– Ты можешь мне объяснить, какого дьявола ей сдались наши акции, этой твоей бутлегерше?
– Она такая же моя, как твоя, – огрызался Дымшиц. – Хотя то, что вскорости она поимеет нас всех, это вполне возможно.
– Нет уж, извини, Тимофей: это твоя знакомая, а не моя или иванинская, настаивал Котов, раздувая скандал на пустом месте.
– Понимаешь, Гена, у меня пол-Москвы знакомых – в этом есть свои минусы, конечно, но и свои плюсы. По крайней мере, я знаю ее уязвимые места. А если б она была твоей знакомой, Гена, я из ее уязвимых мест мог бы назвать только неразборчивость в связях.
– Вот и занимайся своей бутлегершей, а не подставляй нормальных людей, огрызнулся председатель совета директоров. – То есть решать будем мы, – он взглянул на кивнувшего Иванина и уточнил: все вместе, а контактировать с этим отребьем будешь ты как самый осведомленный.
После этого, слегка охолонув, стали уточнять стратегию в свете полученных данных. Решено было – если Кондрат не предъявит внятных полномочий – вывести его из игры или хотя бы временно нейтрализовать: срок ультиматума истекал, а реактивность Кондрата и перспектива подсесть на счетчик действовали на нервы. Никто, как водится, не хотел умирать – но и делиться акциями за просто так неведомо с кем тоже дураков не было.
В назначенный срок Кондрат с Андрюшей явились не запылились, но наверх, в коридоры директората, их не допустили. Петрович встретил гостей внизу и, не пригласив сесть, поинтересовался полномочиями Кондрата. Тот велел менту сбегать за хозяевами, на что Петрович невозмутимо ответил:
– Ты, Сережа, напрасно горячишься. Пока ты выступаешь от своего имени, ты мой и только мой. Ты нам по размерам не подходишь.
И добавил, обращаясь к Андрюше:
– Можете, Андрей Владимирович, передать по инстанциям: Кондрат нам неинтересен.
Поиграв с Петровичем в гляделки и подергав скулой, Кондрат удалился, и в ту же ночь на складе подольского филиала полыхнул пожар, одних кассет сгорело на пол-лимона зеленых, а по московскому особняку «Росвидео» на полном ходу, демонстративно бабахнули из гранатомета, надругавшись над роскошной купеческой лепниной фасада.
В ответ на это «лендровер» Кондрата среди бела дня был задержан муниципалами и подвергнут тщательному досмотру. Кондрат со товарищи посмеивались, пока под передним правым сиденьем дотошные муниципалы не обнаружили завернутую в ветошь книжицу, а именно «Критику Готской программы» товарища Карла Маркса в солидном послевоенном издании Политпросвета, к тому же – пикантная деталь – со штампами Лианозовской библиотеки, полгода назад закрывшейся за ненадобностью. Журналисты на другой день восторженно смаковали подробности, даже состряпали телесюжет для Европы. Гадскую эту программу Кондрат, естественно, своей не признал, но уже не смеялся, а когда из-под корешка обложки пинцетиком извлекли пакет с кокаином, задергался, заработав несколько болезненных ударов по ребрам, заорал о ментовской подлянке и забрызгал капот обильной, как из огнетушителя, пеной. Пакетик оказался стандартным – 3,8 грамма (60 гранов по-ихнему), а главное – экспертиза сняла с него отпечатки пальцев Кондрата, который и загремел в Бутырское СИЗО на тридцать суток как минимум.
Петрович в ответ на поздравления только пожимал плечами и ухмылялся.
В ответ на это…
Ославленный на всю Европу Кондрат отбывал задержание в Бутырках; на «Росвидео» гадали, кто придет на его место, и сидели как на иголках. Неделю все было тихо, и вдруг на ровном месте земля содрогнулась и разверзлась самым жутким своим оскалом: Гену Котова вместе с шофером рванули под окнами его дома в Крылатском, да так, что хоронить председателя совета директоров пришлось в закрытом гробу.
Это было так грубо, так непоправимо и неожиданно, а главное – так убедительно, что даже Костя Иванин все понял сразу. Даже сообразительный Дымшиц сообразил.
На третий день после похорон оставшиеся в живых компаньоны сидели в роскошном кабинете покойного, как в собственном мавзолее, и пытались придать сидению вид делового заседания. Из докладов наружной службы бюро следовало, что ни Андрюша, ни деморализованные боевики Кондрата прямого отношения к взрыву иметь не могли. А кто имел – было неясно. Как и все прочее.
– Что у нас по Лихоборскому ЧИФу? – спросил Дымшиц. – Накопали что-нибудь?
– Бюро работает, – откликнулся без энтузиазма Петрович. – Там вроде много всего наворочено, хоть лопатой греби, но пока что-то не клеится у ребят. Если я правильно понял – смежники тормозят.
– Какие смежники?
– Да эти, – Петрович усмехнулся, – менты. У них такая любовь с Лихоборами – водой не разольешь. Она им десять патрульных машин подарила. ОБЭП оснастила компьютерами. И все начальнички, похоже, держат свои сбережения в Лихоборах под персональный процент. Серьезная женщина.
– Попробуй через других смежников, – посоветовал Дымшиц, хотя понимал, что советовать Петровичу необязательно. – И поднажми, Петрович. Дорого яичко к пасхе, а наша пасха вот-вот заиграет – как только Мавроди лопнет.
– Ты что, на революцию ставишь? – спросил Иванин.
Дымшиц взглянул на него скептически.
– Я рассчитываю на психопатию вкладчиков. И на психопатию нашего дорогого правительства, которому срочно потребуются козлы отпущения. Наша задача вовремя подсунуть ему своего козла.
– Вот только увидеть то время чудесное уж не придется ни мне, ни тебе, продекламировал компаньон, потом резюмировал прозой: – Херня все это. Ловчим, сочиняем хитроумный маневр, эстетствуем с Карлом Марксом, а нас берут и взрывают. Побеждает не самый предусмотрительный, а самый крутой. Потому как еще в Писании сказано: против лома нет приема…
– Нет лома кроме лома… – Дымшиц хмыкнул. – И что?
– А то, – Иванин выразительно взглянул на телефон, оглядел потолок и стены в поисках, надо полагать, микрофонов, взглянул на Петровича, поморщился и тихо спросил: – Мы можем поступить с ней так же?
– Здесь чисто, я отвечаю, – сказал Петрович. – В этом кабинете нет ни камер, ни микрофонов. И отвечаю вам, Константин Дмитриевич, не под камерами, а как на духу: никогда. Никогда мои ребята не пойдут на такое, чтобы их уравняли с этими погаными киллерами. И я никогда не отдам такого приказа. Мы профессионалы, этим держимся. Только этим, поверьте.
– Я так и думал, – Иванин кивнул. – То есть свою честь вы еще можете кое-как отстоять, а нас нет. Вот поэтому говорю сейчас не только от своего имени, но и от имени вдовы покойного: надо идти с ними на мировую. С Арефьевой, с Андрюшей, не знаю с кем – надо договариваться по-хорошему. Баста.
Повисла неприятная тишина.
– Это смотря на каких условиях, – твердо заявил Дымшиц, обозначая свой интерес.
