— Это Библия.
— Неужели? Ты веришь в Бога? Я еще не услышала от тебя ни одного поучения, ты только кричишь «боже мой, боже мой» в разгар страсти.
Александр не засмеялся в ответ. Он сжал зубы, да так, что встопорщилась борода.
— Не богохульствуй.
— Алекс, я не богохульствую, — возразила Даниэлла. Приподнявшись на локте, она сняла с балки книгу и легла с ней на солому. — Меня воспитывали католики, я знаю, что такое богохульство, по крайней мере в глазах Церкви.
— Пожалуйста, положи обратно, — попросил Александр.
Он протянул руку, но его просьба рассмешила Даниэллу еще больше. Она села на подстилке и открыла книгу.
«Книга искушений»? «Книга испытаний»? Я никогда не видела такого в Библии. Что это?
Александр грубо прижал девушку к шершавой стене сарая и выхватил книгу.
— Я же сказал: положи ее на место! Неужели ты не знаешь, когда остановиться!
— Знаю! — яростно прошипела Даниэлла сквозь зубы. — Знаю, месье Деманш. И я оставлю вас в покое!
Она вскочила на ноги, стряхнула солому с груди и рук.
— Все равно я не стою большего, чем несколько дней потехи! Спроси докторов!
Но лицо Александра смягчилось, он поймал ее за руку и попросил:
— Не оставляй меня. Я все время один. Прошу тебя, дорогая Даниэлла, прости меня.
Его голос прервался, и он замолчал. Даниэлла снова обняла его и поняла, что влюбилась.
На следующий день, в пасмурное воскресенье, Мари, Кларисс и Даниэлла под строгим надзором мадам Дюбан пошли к мессе в церковь Святого Матфея, в трех кварталах от Бисетра. Потом они вернулись в больницу, поскольку, несмотря на заветы Господа о святом дне, работы в воскресенье выпадало не меньше, чем в любой другой день недели. Перед тем как мадам вывела их за ворота в каменной стене, Даниэлла успела заглянуть в сарай в надежде уговорить Александра пойти к мессе, но его там не оказалось.
«Вряд ли он чинит по воскресеньям ботинки», — подумала девушка. Босой человек, в отличие от недоеной коровы, может и подождать.
Из церкви они вернулись к полудню, но сарай по-прежнему оставался пустым. «Возможно, он пошел в другую церковь, — сказала себе Даниэлла, нашла свой табурет и ведра и уселась под грушевыми деревьями. — У него странная Библия, вполне возможно, что у него и религия тоже странная. Ну и ладно». Она выбрала одну из четырех коров и подвела ее для дойки. Вымя оказалось перепачканным в навозе, и минут пять она оттирала его как могла. Вскоре из кухни выскочила Мари и схватила ее за рукав:
— Знаешь, что они привезли в Бисетр? Знаешь, что стоит во дворе с другой стороны больницы?
Даниэлла покачала головой.
— Догадайся.
— Нет, Мари.
— «Луизетта!»
[40]
Гильотина! Ее привезли утром с Монетного двора на улице Сент-Андре-де-Артс. Мадам Дюбан сказала мне, что она только что шла по двору и к нам заехал фургон, а в нем столбы и нож. Они хотят проверить ее на овцах и на трупах заключенных и пациентов, которых не забрали родные.
Даниэлла отпустила мягкое вымя и заправила за ухо выбившуюся прядь волос.
— Я хочу посмотреть, — сказала она. — Конвент
[41]
обещал, что теперь не только богатые имеют право на быструю смерть. Честных трудяг больше не будут мучить на колесе или виселице. И как нам ее посмотреть, Мари?
— Даже не знаю. Может, ты захочешь заменить один из трупов? Я расскажу мадам Дюбан о твоих встречах с Александром, и она тебя задушит.
— А! — со смехом закричала Даниэлла и брызнула на подругу молоком с пальцев. — Ты просто ужасна!
Выдоив у коровы все молоко, Даниэлла отвела ее обратно в загон. Она повесила ведро на забор и пнула последнюю из четырех дойных коров.
— Пошли, разгильдяйка! — сказала девушка. — Я не трогала тебя до последнего. И нечего на меня ноздри раздувать.
— Даниэлла!
Девушка обернулась. Перед ней, уперев руки в бока, стоял Александр. По лбу у него стекали капли нота.
— Любимый! Я приходила, чтобы позвать тебя к мессе, но не нашла тебя. Где ты был?
— Шил ботинки для месье Лебека. Он уже давно меня просил снять с него мерку еще для одной пары, а сегодня утром прислал за мной.
— Неужели? Сапожничал в воскресенье? Бог такое не одобряет.
— И я тоже, — признался Александр. — Пойдем в сарай. Нам нужно поговорить.
Он нервно окинул взглядом грушевые деревья, стену и дорожку к кухне.
— Я еще не закончила дойку, — возразила Даниэлла. — По воскресеньям повар печет хлеб на всю неделю, хотя мы и не должны работать в праздник. Но я не могу отложить работу. Я приду ночью, как обычно…
— Ночью меня уже здесь не будет.
— Не будет? Любимый, не надо…
— Ты пойдешь со мной, ведь правда? Дорогая Даниэлла, я не могу уехать без тебя. Но мы должны соблюдать осторожность.
— Почему? Что случилось?
— Приходи в сарай. Я не стану ничего рассказывать здесь. У всего есть глаза и уши, но мы же не хотим, чтобы нам помешали?
У Даниэллы стучало сердце, а руки сжались в кулаки. Что случилось? Она не хотела знать, но и в неведении оставаться не могла. Девушка закрыла дверь загона на щеколду и пошла за Александром.
Тот остановился в дальнем углу сарая и взял Даниэллу за руки:
— Я поссорился с месье Лебеком. Он сильно разозлился на меня за то, что я отказал ему.
— Он хотел тебя? — Глаза Даниэллы широко распахнулись. — Я думала, он женат.
Александр раздраженно фыркнул:
— Он женился только для того, чтобы показать миру, какой он добропорядочный гражданин. Он говорит приятные слова тем, кто выше его, но я видел, как он водит пациентов к себе в комнаты, и я видел страх в их глазах. Он отвел меня в сторону и пытался очаровать, цитируя До-пасьена Альфонса Франсуа де Сада, — наверное, он думал, что я такой же извращенный вольнодумец, каким он считает себя. А сегодня днем, когда я сидел в прачечной и прибивал каблук к сапогу офицера, туда ворвался Лебек и сказал, что настала пора платить за крышу над головой и работу.
— Боже мой!
Александр прижал к ее губам палец:
— Тсс, дорогая, не пугайся. Я сказал, что не хочу иметь дело с человеком, который так жестоко использует других для своего удовольствия. Я оттолкнул его и сказал, что уеду сегодня вечером, а он может оставить себе заработанные мной деньги и засунуть их в свою навозную дыру.
