— Не попадите под дождь… поглядывайте там! — и скрылся на высоком берегу, там, где под елями стояла наша палатка.
— П-а-а-адумаешь… вымокнем!.. Да мы, как дождь пойдет, сразу в воду залезем и там переждем ливень, — хихикнул Лысый. — Вода-то, как парное молоко, те-е-е-плая!
Но тут Вовка ударил по струнам: «…Люди бредут по свету…», и мы дружно стали подпевать. Песни следовали одна за другой. И «Ереванское танго», и «16 тонн», и множество других…
Уже начали сгущаться сумерки, когда внезапно налетел первый, резкий порыв ветра, особенно заметный на фоне полного безветрия и предгрозовой тягостной духоты. Костер сыпанул искрами, и его дым бросило нам в лицо. Мы огляделись. С юга, из-за горного хребта, наплывала черная-пречерная туча, хорошо видимая даже на фоне слегка сумеречного неба.
— Ну че? Собираем манатки и в палатку, спать?
— Ты че, Махрыч, сдурел, промокнуть небось боишься? — издевательским тоном спросил Лысый. — Да если что, мы в пять секунд добежим до деревьев и под ель спрячемся.
На том и порешили. Подкинув в Костер веточек, мы снова уселись лицом к реке, и я уж совсем открыл рот рассказать про пещеру, но тут Вольдемар грянул:
— Есть в Баварии маленький дом, он стоит на обрыве крутом…
И все дружно подхватили знакомую песню. Мне, однако, почему-то не пелось. Появилось неприятное чувство тревоги и ощущение, что кто-то смотрит в спину. Ну точь-в-точь как там, на скале, прошлой ночью! Я даже несколько раз оглянулся, но никого, конечно, сзади не было. Только мрачная туча наползала, закрыв небо почти наполовину.
— Пацаны, глядите! — вскакивая, заорал Махрыч и стал тыкать рукой в сторону тучи.
Мы оглянулись и оцепенели. Недалеко, метрах в двадцати от нас, прямо в воздухе висел яркий шар. Он сиял то голубым, то ярко-желтым светом и медленно-медленно плыл в воздухе наискосок долины ручья, совсем не реагируя на резкие порывы ветра. Шар приближался к нам. Было ощущение, что от него разлетаются небольшие искры и слышится треск, как от проводов при коротком замыкании, только тихий, приглушенный какой-то. Мы замерли как зачарованные и, открыв рты, смотрели, как он приближается. Вовка с замершим лицом чуть слышно дрожащим голосом прошептал:
— Бежим?
— Куда? В реку, что ли? — едва шевеля губами, ответил Лысый.
— Да, наверное, в реку… в воде, наверное, она не обожжет.
А шар, величиной всего-то сантиметров десять, был уже на расстоянии пяти метров, не дальше.
— Чуете, тепло идет от него, — сказал Володька.
— Ага… бежим, — резко выдохнул Лысый, и… шар исчез! Вот он был, и в следующую секунду его уже не было… Будто кто выключил… Не было ни звука, ни взрыва, ничего…
Мы так и сели, где кто стоял. Будто из нас какой-то стержень нервный выдернули.
— Первый раз вижу шаровую молнию, — выдохнул Володька и повалился спиной на теплый песок. — Вот страх-то! Ужость прямо, — добавил он, и ребята его поддержали. Все ребята, как выяснилось из их коротких реплик, испытали при виде шаровой молнии абсолютно беспричинный страх. Лысый сказал, что, глядя на молнию, он окаменевал от страха. А вот я страха не испытывал, не было страха. У меня было отчетливое чувство, что это именно шар смотрел на меня — пристально и с угрозой. И как только он исчез, исчезло и это чувство взгляда.
На гитаре мы больше в этот вечер не играли. Пока обсуждали происшествие, она, всеми забытая, сиротливо лежала на песке. Впрочем, длилось это недолго — крупные, редкие и тяжелые капли дождя живенько загнали нас под крышу леса. Вскоре дождь разошелся вовсю, и мы все-таки пошли спать. Костер и в этот раз не удался! Уже в палатке, засыпая под шорох дождя, я вспомнил, что опять так ничего никому и не рассказал.
Глава 9. И ветер воли дул в лицо
И все вокруг — все — цвета янтаря.
За много верст, далеко на востоке
Неспешно гаснет месяц круторогий
И ало разгорается заря.
Михаил Величко
Утро был никаким. Вернее, вместо утра была сплошная серая масса густого и непроницаемого тумана. Туманища, вернее сказать! Уже с трех метров ничего не было видно. Даже костер, который запалил папа еще до нашего подъема, с десятка метров различался как слабо-светлое размытое пятно.
— Ребята, ребята, — папин голос звучал очень глухо и тихо, — делаем так: пока вода закипает и заваривается чай, быстренько снимаем палатку, упаковываем вещи и загружаем плот. На все про все — ровно полчаса! Чай пьем уже на плоту. Все, шевелись, золотая рота!
— А завтракать, дядя Миша? — обиженно надув губы-вареники, спросил Махрыч.
— Потерпите. Сначала плывем. Чай пьем на ходу. Прояснится — причаливаем. Варим. Завтракаем. Заодно и обедаем. Причем варим — на берегу, а все остальное — на плоту! Плывем. Долго, до темноты. Нам сегодня надо плыть не менее 14 часов, чтобы уложиться в график. Как поняли, сэры Обжоры?
— Да поняли, поняли… че тут не понять… концлагерь какой-то, а не отдых детей на природе, — вразнобой прокомментировали мы и взялись за дело.
— Р-р-р-азговрчики! Шевелись… деточки! — рявкнул папа, и мы забегали как наскипидаренные.
В общем, в требуемый срок уложились. Могли бы и раньше, но минут десять убили на прочесывание берега в поисках чехла от гитары, от души разругав при этом и гитариста, и злосчастный туман. Кстати, чехол мы обнаружили позже, когда причалили варить завтрако-обед. Он лежал в самом низу, под всеми рюкзаками. Ох и повыясняли же мы, кто его туда положил…
Так вот, мы плыли часа полтора, а то и два. Было сыро и холодно. Все под штормовки поддели свитера и все равно сидели как нахохлившиеся и мокрые вороны. Плот крутило на неспешном течении, и мы изредка отталкивались от берега или скал шестами — благо течение было небыстрым. Володька один раз взялся было за гитару и, потеребив струны минут десять, спел:
— Все перекаты да перекаты, послать бы вас по адресу, на это место уж нету карты, плывем вперед по абрису…
Однако голос в тумане не звучал, и Вовкин порыв никто не подхватил. Так мы и плыли, изредка перебрасываясь короткими репликами. Ну а кончился туман как-то вдруг. Не постепенно рассеиваясь, а неожиданно! Мы будто проломили невидимую границу между мирами и попали под долгожданные и яркие лучи утреннего солнца. Вокруг по берегам реки заблистала под яркими лучами солнца тайга, от быстро подсыхающих бревен плота стал подниматься легкий парок.
— Ребята, причаливаем на завтрак! — скомандовал папа.
Совместными усилиями еду и чай приготовили очень быстро и менее чем через час вновь отдались на волю волн. Пока завтракали, наш плот вплыл в «тиши». Это место с очень медленным течением и очень большими глубинами — порядка десяти метров — у скал, что «росли» вверх прямо из воды на 15–20 метров. Мы все сидели в одних плавках и допивали последний чай. Вдруг Папа сказал, показывая рукой вверх:
