«Задачи советской власти ясны до прозрачности… Можно будет шантажировать богатых американских евреев угрозой: падет советская власть — и грандиозный погром сметет ею созданные еврейские поселения, — значит, надо во что бы то ни стало поддерживать советскую власть. Это хорошее основание, чтобы требовать воздействия на общественное мнение».
А милюковская газета в том же № 1699 кончает так:
«В этом проекте по иронии судьбы встретились большевистский блеф с американским размахом, и в результате скромный в сущности вопрос филантропического масштаба искусственно вырос в грандиозную проблему, вызывающую неосновательные иллюзии у одних и преувеличенные страхи у других.
Советская дипломатия учла эти настроения американского, отчасти, конечно, и европейского, еврейства и выступила с проектом, делающим честь ее планетарной выдумке.
Сотни тысяч десятин бесплатной земли, миллион колонистов… Требуются только деньги — пусть дадут их американские евреи. На этот раз „клюнуло“. Слабость американцев к большим цифрам и их полное невежество по части того, что происходит в Советской России — сделали свое дело. Еврейство Соединенных Штатов ухватилось за этот план, благо — на всякого мудреца довольно простоты.
Большевики надеются завоевать этим планом симпатии еврейского общественного мнения в Европе, а главное — в Америке. Учитывая влияние американского еврейства, советское правительство надеется таким путем упрочить свои позиции в Соединенных Штатах. Более того, большевики, сейчас доказывающие неосновательность опасений еврейских погромов, используют вовсю этот аргумент, когда их положение пошатнется.
Большевикам, конечно, выгодно, чтобы еврейство боялось свержения советской власти. И новые еврейские колонисты могут очутиться в роли своеобразных заложников.
Как один из результатов „крымского политического маневра“ советской власти, белогвардейцы указывают „советофильскую“ ориентировку с 1924–1925 г. не только американской, но и европейской крупной еврейской буржуазии. В виде иллюстрации приводится, например, известный факт созыва в Германии в сентябре 1925 г. общегерманского съезда еврейской буржуазии под председательством директора германского государственного банка Шахта. Этот съезд специально был посвящен вопросу об еврейском земледелии в СССР и постановил поддержать новое начинание. Поддержка пока выражается в том, что ежегодно берлинское центральное правление еврейской организации ОРТ вкладывает в еврейское земледелие СССР 65 тыс. долларов.
Со своей стороны враги признания СССР в Америке пробовали двумя доводами воздействовать на американо-еврейские круги, пошедшие на кредитную помощь еврейскому земледелию в СССР. Непримиримый враг СССР Стефан Вейс заявил: „Большевики желают глубоко заинтересовать в России американских евреев; разве можно выдумать лучший путь для проведения этих намерений, чем под флагом ‘Крымского проекта’! Это совершенно новая вещь для нас — войти в официальные отношения с советским правительством относительно земли и цели колонизации, так как наша страна еще не признала Советскую республику“ (Филадельфия, 12 сентября 1925 г.). А редактор американского журнала „Морнинг журналь“ Фишман поставил, как и многие другие, вопрос: „этично ли со стороны русского еврейства воспользоваться для своей колонизации экспроприированной землей?“ Ведь таким образом евреям навязывается клеймо бесчестья в присвоении имущества их же соотечественников».
Ответ известен: рано или поздно всякую «революционную законность» приходится признавать просто законностью.
Но что интересно, задачу сохранения еврейского народа Ларин-Лурье открыто объявляет ненужной. Да, переход еврейской бедноты к земледелию задержит ассимиляцию — и что хорошего? Ассимиляция с 17-го года идет ударными темпами (уже 300 тыс. евреев, каждый десятый, к 1926 году начали считать себя русскими, а от еврейского языка отказалось еще намного больше); каждый пятый еврейский брак в РСФСР — смешанный, а в целом по стране — каждый двенадцатый. «В длинном ряде случаев это оформляется и переменой фамилии, чрезвычайно облегченной советским законодательством».
А есть еще и «национальная мимикрия» — заведомый еврей хочет, чтобы думали, что он русский, украинец и т. п. (рабочие постоянно указывают на такие явления и «требуют их объяснения»). Это, разумеется, во-первых, пережитки дореволюционной психологии угнетенной (царизмом, кем же еще, народ ведь всегда ни при чем) нации. Во-вторых, русская культура в глазах еврейской интеллигенции была более высокой, мировой, с громадной литературой — художественной, научной, технической. А потому личностный рост неизбежно связывался с переходом на русский язык, с максимально полным слиянием с русской средой.
Остатки этой рабской психологии сохранились у некоторых евреев еще и сейчас. «И сейчас некоторые евреи, даже коммунисты, страшно рады, когда кто-нибудь скажет: „Вы совсем как русский“, — словно его по головке погладили». «Обратной стороной этого явления служит также распространенная практика, когда евреи-коммунисты, ни слова не понимающие по-еврейски, иногда полностью перешедшие на русскую или немецкую (в Германии) культуру, — упорно продолжают называть себя евреями из нежелания уйти из-под обстрела антисемитов до окончательного искоренения антисемитизма».
Между тем создание сплошных территорий еврейского земледелия создает географическое обособление занимающих их частей еврейского населения. Уменьшается возможность смешанных браков, прекращается рассеяние сравнительно небольших групп евреев среди громадных масс русских, украинцев и т. д. Наоборот, евреи поселяются вместе компактной массой, образуют в этих местах громадное большинство всего населения.
Создаются поэтому на еврейском языке сельсоветы и райисполкомы, школы, суды, милиция. Отдельные украинские или русские семьи, попадающие в эту обстановку, сами быстро усваивают еврейский язык.
«Делегация пионеров, посетившая в 1929 году еврейский Калининдорфский район Херсонского округа, рассказывает в своем отчете о русских детях, учащихся в еврейских школах (на вопрос, как тебя зовут, мальчик отвечает: „Лейбеле“, — и прибавляет: „А по-русски — Лева“). Ибо для одной нееврейской семьи в еврейской деревне нельзя открыть специальную нееврейскую школу.
Сравнительная замкнутость деревенской жизни вообще способствует сохранению национальных особенностей. Особенно если цепь однонациональных деревень охватывает целый район, хотя бы и небольшой. Между тем при намечающемся темпе перехода еврейской бедноты к земледелию может создаться целый ряд таких районов. Тем более если сочетать в определенных районах насаждение земледелия с развитием промышленности, возможности для чего имеются и в Северном Крыму (металл, нефть, сера, цемент, консервная и рыбная промышленность и пр.), и в Биробиджане (металл, золото, графит). Особенно если район так слабо заселен нееврейским населением, как Северный Крым или Биробиджан. В Биробиджане, например, на площади около 4 тыс. км2 имеется всего около 30 тыс. чел. нееврейского населения. Район закрыт теперь для нееврейского населения. Отбросим нереальные мечтания о поселении здесь в ближайшие годы масс еврейской бедноты — на что по-видимому уже никто не рассчитывает, и ограничимся только скромной программой пятилетки Комзета: 9 тыс. семей земледельцев и 3 тыс. промысловых, — итого 60 тыс. человек. Уже абсолютное большинство, даже если эта программа осуществится только в десятилетие. А еще в Биробиджане предполагается организовать совхоз на тысячу еврейских рабочих, Зернотрест, да по перспективному плану развития дальневосточной промышленности здесь же во второй пятилетке в отрогах Хингана намечается постройка металлического завода на 2 тыс. рабочих. Конечно, это не керченский гигант и не природные ресурсы Северного Крыма, но все же может создаться оазис в несколько десятков тысяч человек еврейского населения, прочно сохраняющего свой язык и национальную культуру
[21]
.
