Кеп хмыкнул:
— Не разучился.
— Удивительно, — сказал Граков. — Как они у тебя вообще не разучились на вахту ходить.
Кеп не ответил, вынул свисток из переговорной трубы, которая в машину, и дунул. Там, внизу, свистнуло. Но никто не подошел.
Кеп заткнул трубу.
— Вымерли они там, что ли?..
Дверь распахнулась, кто-то ввалился и встал у крайнего окна, расставив ноги. Я покосился — «дед» обтирал руки ветошью и смотрел в стекло, заляпанное снегом и пеной.
— Что скажешь? — спросил кеп.
"Дед" ответил, не повернув головы:
— Твое теперь слово.
— А ход где?
— Пожалуйста.
"Дед" взялся за трубу, свистнул в нее. Там подошли:
— Второй механик слушает.
"Дед" снова встал у окна.
— Але! — сказали внизу. — Слушаю.
— Скажите на милость! — Кеп подошел к трубе. — Ну, давай там, подкинь оборотиков. Средним хоть можешь?
"Дед" сказал, не поворачиваясь:
— Средним я ему запретил. Малым может.
— Зачем чинили, спрашивается? Если б ты его не остановил тогда, мы бы уже с базой встретились. Скажешь, опять глупости говорю?
— Опять говоришь.
Кеп взохнул.
— Ты хоть перед матросом меня не порочь. — Он сказал в трубу: — Малым давай назад.
Шпаги мне надавили на ладони. Качка переменилась, пароход приводился кормой к волне.
— За малый тоже тебе спасибо, Сергей Андреич, — сказал Граков. — Теперь хоть шлюпку можно вывести с-на ветра.
— Шлюпка-то одна теперь? — спросил «дед».
Кеп ответил — не очень уверенно:
— Другую — починить можно. Брезентом обтянуть.
— Ну, это когда починим, тогда и считать ее будем. А пока — одна годная. Так… А кто ж в нее сядет? Граков, кого посадишь в нее?
— Не понимаю вопроса. Есть инструкция, кому в первую очередь.
— Положено — пассажиров.
Граков сказал, усмехаясь:
— Ну, пассажиров-то, собственно, я один. Могу уступить свою очередь.
— Очередь или шлюпку?
— Сергей Андреич, по-моему, ясней ясного: в первую очередь люди постарше. Ну, а помоложе — используют другие плавсредства. Уже какие найдутся. Что тут можно возразить?
— Ничего, — сказал «дед». — Кроме того, что и молодым жить охота.
Граков развел руками. Одной, вернее, другой-то он за петлю на окне держался.
— Ну, не будем заранее предаваться унынию. Опыт нам говорит другое. Люди по нескольку суток держались, не говоря уже — часов. И на чем только! Кстати, и твой собственный опыт, Сергей Андреич, он тоже поучителен.
— Ну, мне-то легче было, — сказал «дед». — Мне все-таки немцы помогли, ты же знаешь.
— Бросьте вы, — кеп вмешался. — Нашли время счеты сводить.
— Какие счеты, Петр Николаич? Просто Сергею Андреичу угодно подозревать меня, так сказать, в личной трусости.
— А я не подозреваю, — сказал «дед». — Я это просто наблюдаю визуально.
Граков помолчал и сказал с грустью:
— Николаич, ты, прости меня, здесь хозяин, в рубке. Так что попрошу вмешаться. И, может быть, кое-кого удалить. В данном случае, мою власть можешь не учитывать. Одного из нас. Это уж на твой выбор.
— Да бросьте вы… Тут без вас голова пухнет!
— Нет уж, Николаич, решай.
Кеп засопел, заходил по рубке от двери до двери.
— Так что? — спросил Граков.
— А ну вас… — Кеп взялся за голову. — Ну, Сергей Андреич, ну будь ты посмирнее, ей-Богу.
— Так, — сказал Граков. — Одному из нас предложено быть посмирнее. Следовательно, удалиться нужно другому. Именно мне. Спасибо, Николаич, добро.
Он пошел из рубки. Но дверью не хлопнул, как я ожидал. Наоборот, очень даже вежливо прикрыл.
"Дед" повернулся от окна.
— Николаич, можно ли так себя терять, как ты потерял? Зачем ты шлюпочную пробил, когда судно еще на плаву и его спасать нужно и на нем спасаться?
— Что хочешь сказать? Я людям губитель?
— Себе прежде. Ну, и людям тоже. Ты не подумал, что тебя с ними захлестнуть может в такую погоду. А ты подумал, что тебе выгоднее все судно потерять вместе с сетями, чем одни сети. Тогда бы тебя не судили — ты команду спасал. А так, поди, и засудят — за то, что выметал перед штормом. Не знаю, сам ты до этого додумался или кто посоветовал… Я твое положение понимаю. Но коли попал между двумя страхами, так хоть выбирай, который побольше! И уж его одного бойся.
Кеп походил молча по рубке, встал у меня за спиной.
— Так и будешь держать право на борту? Одерживай.
Я отпустил штурвал, и он сам раскрутился. Я не удержал его локтем, навалился грудью, едва поймал его за шпаги.
— Поберегись, рулевой, — сказал «дед». — При заднем ходе и руки поломать может… Оно, конечно, лучше бы носом пойти, как люди ходят, да сети жалко бросить.
— Насчет сетей, — сказал кеп, — дебатов не будем разводить.
Опять он заходил от двери к двери. Прямо как тигр по клетке. Нервировал он меня здорово.
В переговорной трубе свистнуло — из его каюты. Кеп вынул свисток, приложился ухом. Труба ему что-то вещала раскатисто, с дребезгом.
— Добро, — кеп заткнул трубу. — Напоминает — глубину смерить. Нужны мне его напоминания. Ну-к, смерь-ка там.
Третий зашел в штурманскую. Запищал эхолот.
— Тридцать пять. Даже меньше.
— Скоро вожак начнет задевать, — сказал кеп. — Может, он удержит?
— Такого еще в мировой практике не было, — сказал «дед». — Так мы, глядишь, и в новаторы выйдем.
Мы смотрели молча в черные окна. Колко звенел об них снег, потом его смывало пеной.
Вдруг запищал передатчик, и «маркони» быстренько забормотал:
— База, база, я восемьсот пятнадцатый, вас слушаю.
— Как себя чувствуете, восемьсот пятнадцатый? — спросила база.
Кеп кинулся в радиорубку, схватил микрофон.
— На вас надеемся. Куда вы там делись?
— С буксирами тут поговорили. Два буксира спасательных к вам идут из Северного моря. «Отчаянный» и «Молодой». Не исключено, что они раньше нас подойдут.
— Исключено, — сказал кеп. — Знаю я эти калоши, «Отчаянный» и «Молодой». Мы все же на вас надеемся.
— Идем полным ходом. Вы тоже там двигайтесь веселее. Как слышите?
— Слышим-то хорошо. Двигаться не можем.
