— Мама! — ахнула Грейс.
Ее мать. Здесь, в Аркуэе? Для Грейс это стало первым указанием на то, что ее мать знает о существовании Аркуэя и тем более догадывается, где он находится.
Теперь леди Армиджер была полностью в фокусе. Безупречно напомаженные губы сжались, а затем зашевелились.
— Дорогая, я понимаю, это невероятно, но меня известила твоя домработница. Она позвонила и сказала, что ты серьезно заболела.
«Ну спасибо, Мария, удружила», — подумала Грейс, падая на подушку.
— И она оказалась права. Ты в ужасном состоянии. Голодная, иссохшая, измученная до предела… врач сказал, тебе необходим полный покой. Бедняжка.
Леди Армиджер стиснула руку дочери словно клещами. Грейс узнала дипломатическое рукопожатие.
О господи! Вероятно, мать нашла ее квартиру отвратительной. Дому на Томинтул-роуд было бесконечно далеко до роскоши британского консульства в Венеции.
— Но, по крайней мере, в квартире у тебя идеальная чистота, — добавила мать. — Твоя Мария — просто чудо. Таких одна на миллион.
Откуда-то из коридора донесся знакомый звук ожившего пылесоса. Бросив взгляд на дверь, Грейс увидела мелькнувшую пурпурную прядь, горевшую в коротко остриженных обесцвеченных волосах.
— Согласна, — подтвердила она.
Через несколько дней Грейс впервые за целую неделю вышла из дома и направилась к метро. Она до сих пор чувствовала себя ужасно, но к этому времени ей уже стало ясно, что понятие «чувствовать себя ужасно» является относительным. А именно: пульсирующая боль в висках, пересохший рот и горящие веки — это ничто в сравнении с леди Армиджер, весь день напролет просиживающей у изголовья кровати дочери. Грейс находила, что со стороны Марии было очень мило связаться с леди Армиджер и сообщить, что ее дочь больна. Но способствовало ли скорейшему выздоровлению шумное присутствие матери в квартире на Томинтул-роуд и бесконечные рассказы о неженатых сыновьях ее подруг, оставалось большим вопросом.
Однако, спустившись в шумное зловоние подземки, Грейс, уже успевшая устать, подумала, не поторопилась ли она. С одной стороны, выход на улицу предоставил возможность наконец отдохнуть от матери; с другой стороны, это означало необходимость вернуться в «Хатто и Хатто». Что неумолимо возвращало Грейс к книге. Книге Реда Кемпиона.
Лихорадка, терзавшая ее всю последнюю неделю и усугубленная приездом матери, породила блаженные волны забвения, на время смывшие память о последних событиях, связанных с кинозвездой. Но теперь Грейс в отчаянии размышляла, что она выставила себя полной идиоткой перед автором, при этом никто не слагал с нее обязанности продвигать книгу. Впрочем, мрачно подумала Грейс, такое происходит не впервые. Однако книга Генри Муна по крайней мере была хорошая. Более того, и по своему поведению он в сравнении с Кемпионом казался святым.
И, разумеется, ей еще предстоит встретиться с Элли. Грейс знала, что ее мать сообщила в «Хатто и Хатто» о болезни дочери, но время, проведенное в полном здравии в Париже, требовало объяснения. Нелегкая задача, если по-прежнему действует строжайший запрет Билла Дьюка не раскрывать личность Кемпиона — а Грейс была в этом уверена. Она не может сказать ни слова. Мало того. А что, если ей позвонит сам Дьюк, горящий желанием услышать, как прошла ее встреча с кинознаменитостью? Стремительное бегство из апартаментов едва ли можно считать лучшей формой вежливого расставания.
Грейс в отчаянии ломала голову: что сказать Биллу? Не было никакой возможности чем-либо прикрыть свой полный провал. Свое унижение. Опять она села в лужу, как в личном, так и в профессиональном плане. Можно не сомневаться, теперь-то уж Дьюк непременно выставит ее за дверь. Впрочем, если учесть положение дел с Книгой, возможно, оно будет и к лучшему.
Стоя в переполненном вагоне метро, уткнувшись лицом под мышку какому-то туристу, Грейс чувствовала себя истощенной до предела. От профессионального рвения, охватившего ее по возвращении из Венеции, не осталось и следа.
Грейс любила Лондон, но сегодня утром город выглядел особенно унылым. Воздух на улице у станции «Холборн» показался ей таким же мутным и отравленным, как и внизу. Выходящие из метро толпами рабочие раздраженно толкались локтями. Оказавшись на растрескавшемся тротуаре, покрытом пятнами растоптанной жевательной резинки, Грейс вдохнула доносящиеся из кафе ароматы яблок, рыбы и жареного мяса. Что ж, теперь это снова стало ее миром. Несколько дней она витала в облаках, но теперь апартаменты-люкс остались в недосягаемой выси пентхаусов, а она вернулась сюда, на дно. Где ей и суждено оставаться.
Войдя в редакцию, Грейс толкнула рукой облупленную дверь и только тут с изумлением обнаружила, что дверь больше не шелушится. Более того, она была выкрашена заново. Оконные стекла сверкали, избавившись от обычного слоя грязи в дюйм толщиной. Одно окно даже было приоткрыто, вероятно, впервые за несколько поколений, так как прежде оно было наглухо забито гвоздями. У Грейс мелькнула мысль, не ошиблась ли она адресом. Но нет, табличка на двери — Грейс потребовалось какое-то время, чтобы ее обнаружить, такой начищенной и сияющей она стала, — гласила, что здесь по-прежнему размещается издательство «Хатто и Хатто».
Поднявшись по лестнице — недавно пропылесошенной, отметила Грейс, — она толкнула дверь рекламного отдела. Украшенную новенькой сияющей бронзовой табличкой с надписью: «Отдел по связям с прессой».
Услышав шум хлопнувшей двери, Элли подняла голову. Грейс нашла, что ее подруга выглядит по-деловому элегантно. Неужели этот костюм действительно от «Шанель»? Пестрая твидовая ткань, отделка бахромой, очень похоже на то, что она видела в бутике на улице Фобур Сент-Оноре… но сейчас у Грейс не было времени думать об этом. Казалось, Элли чувствовала себя неуютно и была выбита из колеи, что для нее было совершенно нехарактерно.
— Мы… мм… думали, что тебя не будет еще два-три дня. Ты не боишься, что вышла на работу слишком рано?
— Я должна была выйти.
— Но ты выглядишь ужасно.
— Спасибо.
— Нет, правда ужасно. Как замороженный покойник, разогретый в микроволновке, вот только микроволновка сломалась на середине процесса.
— Как я уже сказала, — пробормотала Грейс, — спасибо на добром слове.
Несмотря на полное истощение, она обратила внимание, что по редакции гуляет ветерок деловитости, причем объяснялось это не только сквозняком из открытого окна. Изменилось и многое другое. Появились цветы в горшках, мудреные новые телефонные аппараты, удобные яркие стеллажи. Даже письменные столы были заменены; впрочем, возможно, просто отмыли старые. За одним из них сидела пепельная блондинка в маленьких очках и облегающем платье с коротким рукавом. Грейс она показалась очень спокойной и работящей. Судя по всему, блондинку взяли на ее место.
Значит, ее опасения сбылись, только значительно раньше, чем она предполагала. Неудивительно, что Элли чувствует себя так неуютно. Несомненно, она собиралась сообщить подруге эту новость по телефону, когда та наконец поправится после болезни.
