Порывшись в кармане, Перегрин выудил оттуда большой, обтрепанный кусок красной ткани и протянул его Белинде. Та закатила в отчаянии глаза и увидела потолок. В грязном полумраке резвились фигуры, возможно, обнаженные. Белинда решила, что это более чем кстати.
— Похоже, там наверху в разгаре настоящая оргия, — соблазнительно улыбнувшись, многозначительно посмотрела на Перегрина она.
— Да, — вздохнул тот. — Гора Олимп. Ужасно грязно, знаю.
— Действительно, загрязнение окружающей среды в Афинах просто ужасное, — начала Белинда и вдруг смущенно умолкла.
Если она начнет критиковать Суэддлинг, то не скоро сольется в класс владельцев замков. Должно быть, холод отрицательно сказался на работе ее мозга.
— А где продолжение? — вежливо поинтересовалась Белинда.
Перегрин непонимающе уставился на нее.
— Туалет где? — нетерпеливо переспросила она и тотчас же осеклась, охваченная ужасом. Ей на память пришел список слов, которые можно и нельзя говорить, из «Салфеток и любезностей». — Разумеется, я имела в виду удобства.
— Ах да, ну конечно. Ближайшая ванная по коридору направо, десятая дверь, но, к несчастью, уборная на соседнем этаже. Надо завернуть за угол, подняться по лестнице и пройти ярдов пятьсот по коридору. Но если вы не хотите напрасно беспокоиться, не сомневаюсь, у мамы найдется лишний ночной горшок, который она с радостью вам одолжит.
Белинда от всего сердца рассмеялась, но вдруг до нее дошло, что Перегрин говорит серьезно.
— Не буду вам мешать отдыхать с дороги, хорошо? — предложил он. — А к интервью мы сможем перейти за ужином.
Белинда недоуменно раскрыла рот. К интервью? К какому интервью?
— Вы собирались расспросить меня о… если честно, я не совсем понял, о чем именно, — слабо улыбнулся Перегрин. — Письмо показалось мне довольно туманным.
— А, разумеется. — Белинда думала так быстро, как только позволял ее заледеневший мозг. — Вообще-то, полагаю, мы сможем заняться этим завтра, — решительно сказала она. — Зачем отравлять работой такой прекрасный вечер?
— Совершенно верно. Что ж, увидимся за ужином. Полагаю, вы хотите понежиться в ванне. — Перегрин скрылся в полумраке, направившись к двери. — Ужин в восемь вечера в обеденном зале.
Белинда кивнула. Понежиться в горячей ванне будет как нельзя кстати. А после этого можно нацепить боевые доспехи. В чемодане от «Боттеги», бесцеремонно брошенном Перегрином, лежало вечернее платье от «Версаче», сидевшее на ней просто идеально, как чешуя на хвосте русалки. Помахивая сумочкой с туалетными принадлежностями от «Джейд Джаггер», Белинда вышла в коридор, удовлетворенно вспоминая благоговейный восторг, с которым взирала на платье ее домработница.
— Какой оно красивый, Белинда! — выдохнула бестолковая дура, почтительно заворачивая платье в бумагу.
— Мадам Белинда, — резко поправила ее Белинда. — Еще бы ему не быть красивым! Тебе на него не заработать и за десять лет.
При виде ванной комнаты с огромной ванной на чугунных лапах она испытала прилив восторга. В ванне должен спокойно поместиться мужчина семи футов роста в цилиндре — Белинда вспомнила, что читала об этом в «Салфетках и любезностях». Правда, с тем, чтобы наполнить эту громадную цистерну, возникли определенные проблемы. Выкрутив полностью краны, Белинда добилась лишь тоненькой, едва теплой струйки неприятного желтоватого цвета, к тому же сопровождавшейся отчетливым запахом сероводорода. Что ж, в таком случае она высыпет в воду всю соль для ванны. И только осуществив свое намерение, Белинда обнаружила, что выцветшая надпись на изъеденной ржавчиной банке гласит: «Комет».
Стараясь не обращать внимания на неприятный зуд по всему телу, Белинда вернулась к себе в комнату. Увидев эмалированный резервуар, расписанный облупленными цветами, она поняла, что Перегрин не шутил, говоря про ночной горшок.
Без десяти минут восемь Белинда, так и не поборовшая зуд, несмотря на целый флакон увлажняющего крема, стояла в полном одиночестве перед громадным пустым камином. Из всех комнат, куда она заглянула во время долгих и утомительных поисков, эта больше всего походила на обеденный зал. Полуобвалившаяся резьба на каминной полке изображала — по крайней мере, когда-то — рыбу и дичь, и здесь имелся стол, правда, покрытый толстым слоем пыли. Белинда коротала время, стараясь вспомнить правила поведения за столом из «Салфеток и любезностей».
— Никаких вилок, — бормотала она про себя. — Спаржу едят руками. Все слова французского происхождения — дурной тон. Значит, не круассаны, а булочки. И нельзя составлять грязные тарелки в стопку, так как это говорит о том, что ты привык обходиться без прислуги.
Без пяти восемь. До сих пор никаких признаков прислуги и тем более столовых приборов не наблюдалось. Впрочем, Белинда и без того с наслаждением предавалась лицезрению длинного стола. Несмотря на сплошное покрывало пыли, он говорил о щедрых аристократических трапезах, с огоньками бесчисленных свечей, пляшущих на сервизах из севрского фарфора и на столовом серебре. Однако до сих пор посуда на столе так и не появилась, а единственным освещением были последние отблески умирающего дня за окном. Не было видно и щедрых аристократов, но, несомненно, Уайффы уже в пути. Или они тоже заблудились в коридорах?
— Надо говорить «зелень», а не «овощи», — пробормотала Белинда, гадая, как в таком случае разобрать, что попросил тебя передать сосед — цветную капусту или шпинат. А спаржа относится к овощам?
— А вот и я, — внезапно послышался голос Перегрина, шагнувшего из полумрака коридора в полумрак обеденного зала и поставившего на стол коричневый пластмассовый поднос — судя по всему, позаимствованный в столовой для бездомных, с ужасом подумала Белинда.
Она также недовольно отметила, что Перегрин не переоделся к ужину; похоже, он был в том самом костюме, в котором встречал ее на станции, но только натянул поверх пиджака теплый шерстяной свитер. Впрочем, так и должно быть, с облегчением подумала Белинда. Сын и наследник лорда Уайффа, Перегрин принадлежал, согласно «Салфеткам и любезностям», к высшей аристократии, поднявшейся так высоко, что уже можно было не придерживаться правил этикета.
— Что-нибудь выпьете? — Перегрин указал на поднос с тремя банками пива и стаканом мутной жидкости, на поверхности которой дохлой рыбой плавал скукоженный ломтик лимона. — Я принес вам джин с тоником. А сами мы будем пить пиво.
— Но почему? — Белинда ненавидела пиво, как ненавидела всю связанную с ним в ее представлении культуру рабочего класса, собачьих бегов и кованых сапог. — Оно же такое ужасное, вы не находите?
— Ну, зато оно гораздо дешевле вина, а ко вкусу со временем привыкаешь.
Дешевле. Белинда подняла брови. «Не пора ли переменить пластинку?» — раздраженно подумала она. До чего же Уайффы прижимисты! Это уже выходит за всякие рамки. С другой стороны, среди миллионеров — надо надеяться, миллиардеров — скупость — распространенное явление, так что и в этом Белинда нашла некоторое утешение. В конце концов, лишь невероятной скаредностью Уайффов можно объяснить все то, что она видит вокруг. Запущенное состояние, в котором находится особняк. Отсутствие отопления. Даже четыре круглые циновки, которые сейчас вытащил из серванта Перегрин вместе с горстью гремящих пластмассовых ножей и вилок, бумажных салфеток и пакетиков с солью и перцем.
