— Неплохо, — сказал Генри. — Можно даже сказать, хорошо.
Его брови взметнулись, словно чертик на ниточке, вверх и быстро спланировали вниз. Грейс отметила, что он чем-то возбужден.
Она кивнула, смущенная своей неосведомленностью, но при этом охваченная любопытством.
— Как она называется? Насколько я помню, ты хотел написать что-то совершенно новое?
Улыбка Генри стала еще шире.
— Я подарю тебе экземпляр. Она вот-вот выйдет в свет.
— Спасибо.
Грейс была удивлена тем, насколько быстро было издано очередное творение Генри Муна. Впрочем, она почти не слушала, что говорила ей Элли. «Цыгане из Твинки-бей» затмили все остальное.
— Генри, я так рада, что у тебя все в порядке.
Грейс произнесла это искренне, но ей самой показалось, что у нее получилось фальшиво. Она смущенно заломила руки.
Наступило неестественное молчание. Разумеется, Генри хочет поскорее уйти. Его ждут дела. Но он переминался с ноги на ногу и не уходил. Почему? Вовсе необязательно быть таким вежливым.
— Ты выглядишь ужасно, — наконец сказал Генри, вовсе не вежливо.
Грейс грустно усмехнулась:
— Спасибо. Я болела.
— Слышал, — сказал Генри.
Грейс удивленно уставилась на него. От кого слышал? И почему его это интересует?
— Так здорово снова встретиться с тобой, — сказал Генри.
Снова наступило молчание. Грейс обратила внимание, как у него вдруг осунулось лицо. Казалось, Генри нужно было высказаться, снять со своих плеч какой-то груз.
— Грейс! — вдруг с жаром произнес Генри.
Она почувствовала, как бешено заметалось у нее в груди сердце.
— Да?
— Грейс, я хотел спросить у тебя…
— Да? — едва слышно прошептала она.
— Грейс, у тебя случайно нет при себе однофунтовой монеты? Хочу купить покурить в автомате.
Что? Сквозь волну смутного разочарования, поднявшуюся со дна души, — в конце концов, а чего еще она ждала? — проступил вопрос, зачем Генри покупать сигареты в автомате, когда табачная компания, спонсор церемонии, разложила повсюду бесплатные пачки сигарет? Однако этот вопрос заслонили другие, более важные соображения.
— Однофунтовая монета! — рассмеявшись, воскликнула Грейс, причем ее голос прозвучал значительно пронзительнее и истеричнее, чем она хотела. — На них сейчас прямо какая-то мода!
— Что ты имеешь в виду? — каким-то странным тоном произнес Генри. — Кто еще… я хотел сказать, с чего ты так решила?
— Ну, на днях мне пришлось приложить на удивление много сил, чтобы заставить домработницу забрать монету, которую она почему-то оставила у меня на кухне. — Говоря это, Грейс поймала себя на том, что ее рассказ вряд ли заинтересует Генри. — А только что кто-то в толчее всунул мне в руку другую монету.
К ее удивлению, Генри вздохнул с облегчением.
— Вот как?
— Да, так что, если хочешь, я тебе ее сейчас дам.
Разжав кулак, Грейс продемонстрировала монету.
Генри склонился над ней, и по его лицу расплылось удовлетворение. Вдруг он испуганно отшатнулся назад.
— Нет, эту монету я взять не могу.
— Почему? — Грейс недоуменно вгляделась в металлический кружок, лежащий у нее на ладони. Монета показалась ей вполне невинной. Немного затертая, горячая, мокрая от пота, но и только. — И что в ней плохого?
Генри покачал головой:
— Ты хотела сказать, что в ней хорошего. Дорогая моя Грейс…
У нее по спине неожиданно пробежала сладостная дрожь. Его дорогая Грейс.
— …это очень редкая монета. Ты ни в коем случае не должна с ней расставаться. Никогда, — выразительно добавил Генри.
— Но это же совершенно обычная монета, разве не так? Таких в обращении миллионы. Миллиарды.
Генри покачал головой:
— Абсолютно неправильно. — Он помолчал. — Эта монета… э… отчеканена… э… с очень редкой матрицы тысяча девятьсот девяносто восьмого года… с двойным подбородком. Королева распорядилась… мм… изъять все такие монеты из обращения.
— Матрица с двойным подбородком?
Грейс внимательно изучила лицо на монете. Надо признать, в профиль Елизавета Вторая действительно выглядела полноватой, но ведь этого и следовало ожидать?
Генри с жаром закивал:
— Да. — Теперь он говорил быстрее, с убежденностью в голосе. — Королева решила, что двойной подбородок ее очень старит, поэтому весь тираж был отправлен на переплавку и вместо него отчеканен новый, с подправленных матриц. Как следствие, монета, которая сейчас у тебя в руках, является очень редкой. Одной из немногих сохранившихся. Возможно, вообще единственной. Никогда и никому ее не отдавай. Ни в коем случае.
Грейс ошеломленно посмотрела на него.
— Елизавета распорядилась переплавить весь тираж?
— Ты должна ее понять, — улыбнулся Генри, выразительно разводя руками. — Она начинала в пятьдесят втором году, молодая и красивая, с упругим подбородком, а потом ей пришлось наблюдать, как с годами ее портрет на монетах становится все более и более обрюзгшим. Как Дориан Грей, только гораздо хуже. Неудивительно, что бедная старушка никогда не носит при себе деньги… да, смотри! — Он схватил лежащую на столике пачку бесплатных сигарет. — Монета мне больше не нужна.
— Замечательно.
Грейс снова сомкнула пальцы вокруг металлического кружка, чувствуя на себе пристальный взгляд Генри. Ну, теперь-то он должен уйти. Курево он получил. Однако Генри неопределенно переминался на месте, зажав в руке забытую незажженную сигарету.
Грейс постаралась придумать какое-нибудь остроумное замечание, но в итоге ограничилась банальностью:
— А что ты все-таки делаешь на вручении «Худшей постельной сцены»?
Генри задорно сверкнул глазами.
— Учитывая свое выступление на фестивале в Сент-Меррионе, я решил, для меня это будет именно то, что нужно.
Сердце Грейс, подскочив, едва не застряло в горле.
— Там-то секс никак нельзя было назвать плохим, — сорвалось у нее, прежде чем она успела остановиться.
— Рад это слышать, — с облегчением и радостью произнес Генри. — Но я могу и лучше. — Его улыбка погасла; он помолчал. — Если честно, я очень надеялся встретиться с тобой сегодня.
Грейс ощутила, как у нее подгибаются колени.
— Вот как?
Их прервал донесшийся из зала раскат хохота. Обернувшись, Грейс увидела в дверях оживление, толчею, и вдруг на лестницу вышел побелевший от злости Ред Кемпион. У него за спиной маячила Шампань Ди-Вайн.
