Его поцелуй был горячим и жадным, напористым, но недолгим. Его губы обжигали ее.
Адхам утопал в блаженстве мягких нежных губ Изабеллы, вдыхая аромат ее кожи и ощущая бархатистость языка. Сердце его колотилось, пах наливался кровью. Он весь горел от желания.
Он хотел содрать с нее платье, обнажая грудь, хотел вбирать губами ее набухшие соски. Ему хотелось созерцать ее целиком, нащупывая каждый миллиметр тела, погрузиться в упругую плоть, забывшись в ее объятиях.
Он оторвался от Изабеллы, руки его тряслись, живот был напряжен, сердце едва умещалось в груди.
Какое сумасшествие! Если бы он был другим человеком, менее ответственным, если бы за его плечами не было нации, судьба которой целиком зависела от него, он бы забрал Изабеллу, и они бы купались в блаженстве – неделями, месяцами. Но у него не было этого времени. И он не мог позволить себе такую слабость – он должен быть сильным, он должен контролировать свои желания.
Он не имел права поддаваться желанию. Он не мог забыть о преданности брату, единственному члену семьи, которого он предал.
Если ему так легко предать брата, разве не будет легче нарушить клятву, данную Изабелле? Или клятву служить на благо народа и страны?
Он должен обрести силу, власть над собой.
– Такое больше не повторится – до свадьбы, – выдавил он, утешая себя тем, что наконец-то сделал заявление и установил временные рамки. И они оба будут четко их соблюдать.
Она откинулась на сиденье, запрокинув голову. Линяя ее прекрасной шеи манила его, соблазняла. Он подавил в себе желание, растоптал его, выкинул все мысли и сосредоточился на пустыне.
Он был великим шейхом Умараха, всевластным, и он не поддастся искушению. Она всего лишь женщина – одна из многих. Он не позволит ей сломить его оборону.
Глава 11
Утром следующего дня, сидя за столом, Адхам держался холодно и неприступно. Прислуга сновала туда-сюда. «Скоро все утрясется», – подумала Изабелла. Во дворце Турана было спокойнее, но и ее отец редко разделял трапезу с семьей – если только это не было официальным мероприятием. Наверное, если бы он ужинал с ними чаще, столовая была бы более оживленной.
Она размышляла о том, будет ли Адхам всегда ужинать с ней, с детьми. Она могла быть беременной – маловероятно, но возможно. Ей хотелось детей от Адхама, но не сейчас. Их разделяло слишком много невыясненных моментов, чтобы вмешивать еще и ребенка.
Адхам вел себя очень странно – либо горел пламенем, либо был холоднее льда, как сегодня утром.
Слуги ушли, и они остались наедине. В воздухе повисло неловкое молчание. Еще недавно их связывали отношения – временами напряженные, каждый тянул одеяло в свою сторону, но их всегда влекло друг к другу, пусть и на подсознательном уровне.
Сейчас Адхам как будто спрятался в панцире, за глухой стеной, вокруг которой был вырыт ров. Он не подпускал к себе никого – ни ее, ни кого-либо другого.
– Ты хочешь детей? – выпалила Изабелла.
– Мне нужен наследник.
– Но хочешь ли ты его?
– А ты? Впервые Изабелла по-настоящему задумалась над тем, какое решение приняла бы, если бы речь шла только о ней и о любимом мужчине. Каково это – держать на руках малыша? Единственный ребенок, которого ей приходилось баюкать на руках, была ее племянница. Она была так прекрасна, так совершенна – маленькая копия Макса и Элисон. «Интересно, будет ли наш малыш похож на нас? На нас обоих?» – думала Изабелла. Глаза ее наполнились слезами, сердце щемило.
– Да, хочу, – призналась она. – Я всегда воспринимала детей как само собой разумеющееся, но… Да, я хочу детей. Даже если бы я оказалась в иной ситуации, чем сейчас, я не изменила бы мнения.
Адхам ничего не ответил, только опустил взгляд на лежащие перед ним документы.
– А вот ты бы их не захотел, верно? – спросила Изабелла, чувствуя, как к горлу подступает тошнота.
– Я не хочу жениться, так с чего бы мне хотеть детей? – ответил он жестко и холодно.
– То есть ты не будешь любить собственного ребенка?
– Я дам ему столько любви, сколько смогу, Изабелла. Мой ребенок не останется без внимания.
– Конечно, – проговорила она медленно, чувствуя себя обиженной. – Ты бы исполнял свой долг – как всегда.
– Многие мужчины и этого не делают.
– Но малышу этого будет мало, – возразила она.
– Ты волнуешься напрасно, у нас пока нет ребенка.
– Но он будет, Адхам. У нас будет семья, и я имею право знать, что она для тебя значит.
Повисло долгое молчание, Адхам только нервно сжимал кулаки, пытаясь сохранить самообладание.
– Мне бы очень хотелось предложить тебе гораздо большее.
– Ты мог бы.
– Нет, Изабелла. Я давно потерял способность любить. Вот что с тобой делает жизнь – она ожесточает. Ты просто этого еще не знаешь.
– Ты прикладываешь все усилия, чтобы я как можно скорее познала все невзгоды, – заметила она язвительно, поднялась со стула и вышла из комнаты. Сердце бешено стучало.
Ей захотелось закричать во весь голос, встать посередине пустыни и извергнуть ругательства в небесное пространство. Ну почему между ними должно быть это мучительное расстояние? Между ней и человеком, которого она любит, за которого собирается замуж?
Вокруг было полно незнакомцев, с которыми она могла болтать, смеяться, и лишь до одного человека никак не могла достучаться. Этим человеком был Адхам, и его замкнутость причиняла ей мучительную боль. Она почти видела баталию, которая разыгралась внутри его, только не могла понять, с кем он воевал и, главное, кто будет победителем.
Но Изабелла все равно найдет выход. Она не могла далее выносить его холодность, не могла смириться с мыслью, что тот момент близости, когда они были вместе, стал лишь призрачным воспоминанием.
Ей нужно было гораздо больше – от него, от замужества, от жизни. Слишком часто в ее жизни все решали за нее, слишком многое ей было неподвластно. Она никому не позволит вмешиваться в их отношения с будущим мужем.
Изабелла пробралась в гостиную – в доме стояла тишина. Слуги давно ушли, а караул дежурил снаружи, тихо и незаметно.
Ей удалось узнать у одной из слуг, как пробраться в комнаты Адхама, – ей было жутко неловко спрашивать.
Изабелла затянула халат потуже, словно нацепила щит. Не считая этого клочка ткани, она была почти нагая – на ней были надеты только прозрачный бюстгальтер и трусики, купленные в Париже.
Она приоткрыла дверь спальни жениха и вошла, тяжело дыша, сжимая кулаки, пытаясь остановить дрожь в руках. Она боялась только одного – быть отвергнутой.
– Адхам.
Полусонный, он услышал чей-то голос, чувственный, сексуальный, с хрипотцой. Адхам перевернулся и замер. В двери стояла она, окутанная лунным светом. Халат сиял на ней серебряной пыльцой, она развязала поясок и скинула его на пол. Она стояла перед ним практически нагая.
