Мы потрясенно молчали.
– Я хочу исцелиться! – отчаянно крикнул Захар, обращаясь к миру вокруг. – Ради мамы и ради всех друзей! Я хочу ходить!!
Его голос многократным эхом пронесся по местности:
– Я хочу ходить! Хочу ходить! Ходить…
Он вновь попытался подняться… и снова безрезультатно.
Мы с дядей обменялись взглядами. Мой взгляд был испепеляющим, его – виноватым.
– Хватит. Идемте отсюда, – бесцветным голосом сказала Надежда.
Захар словно оцепенел. Он смотрел в одну точку, а его ладони крепко сжимали подлокотники инвалидного кресла.
– Все, – обреченно покачал он головой, и его необычайно красивые ореховые глаза потускнели. – Неужели ВСЕ? Неужели мне уже не поможет ни-че-го?..
Он снова и снова отчаянно пытался встать, и снова и снова не получалось.
Я не знала, что ответить. Я была морально убита. Не представляю, как теперь общаться с Захаром, как перед ним оправдываться.
Я не могла смотреть на него – отчаявшегося и подавленного, мне стало очень обидно и больно.
Нужно было сообразить, какие оправдательные слова ему сказать.
Я отвернулась от нашей компании и отошла в сторонку.
И внезапно ощутила под ногами пустоту. Я забыла – именно здесь находится обрыв, который заметила, когда мы сюда поднимались.
Поскользнувшись на краю, я неловко развернулась и увидела, с каким ужасом все на меня смотрят.
Я резко провалилась вниз.
И в этот же момент услышала панический крик Захара, пролетевший по горам:
– Полина!!
С расширившимися от страха глазами он рванул вперед, ко мне, и…
Встал на ноги.
Ничего страшного со мной не случилось – оказывается, под обрывом была скальная полка, и я пролетела вниз не больше двух метров. Немного ушиблась, поранилась о камни, но осталась вполне жива.
Я услышала сверху топот и увидела маму с папой, которые смотрели на меня из-за обрыва.
– Полина! – кричал папа. – Ты там жива?
– Да жива, жива, – поднявшись на ноги, я отряхивала одежду.
– Это только наша дочь то к змеям пристает, то в пропасти проваливается! – заметила мама.
– Вылезай, юнга! – папа протянул руку.
Я схватилась за нее, и он вытянул меня наверх.
Захар по-прежнему стоял на ногах. Он покачивался из стороны в сторону, потому что ему не удавалось сохранять равновесие, и Надежда держала его за одну руку, а дядя – за другую.
Мне на глаза навернулись слезы.
– Захар! – я бросилась к нему.
И больше ничего не смогла сказать. Мы все смотрели друг на друга и смеялись. И плакали. Плакали и смеялись.
– Сынок, ты стоишь, – по лицу Надежды текли слезы.
– Стою, – смеялся Захар и смотрел вниз, на свои ноги, которые впервые за двадцать лет его держали.
Моя мама ничего не говорила, а просто без конца вытирала глаза салфеткой.
– Молоток! – похвалил папа Захара.
– Но как? – не находила я слов. – Как это?
– Когда я увидел, что ты падаешь в пропасть, то мне захотелось подбежать к тебе, чтобы схватить, – объяснил Захар. – И… – он растерянно оглядел нас. – Я встал… – и добавил: – Правда, побежать не получилось.
Мы снова рассмеялись. Смеялись безудержно, так, как, пожалуй, не смеялись еще ни разу в жизни.
– Вот видите: правильно говорят – надо хотеть исцелиться ради блага другого человека! – напомнил дядя.
– Но раньше ведь он тоже хотел исцелиться ради блага других людей, – заметила я.
– Наверное, важно, чтобы желание было стремительным, порывистым… – предположил дядя. И махнул рукой: – Ой, да какая разница! Главное, что сработало.
– Монах, спасибо тебе! – крикнул Захар.
И мне вдруг показалось, что мир вокруг любяще улыбнулся…
Я посмотрела на Захара, который, немного покачиваясь, стоял на ногах.
Разработать мышцы, суставы, заново научиться ходить – все это ему еще предстоит. Но это неважно. Важно то, что его ноги снова ходят.
И инвалидная коляска ему больше не нужна.
Глава 11
Созвездие Двух Сердец
Прошло два дня. Наступила осень. Половина отдыхающих разъехалась по своим городам. Пляжи освободились и теперь были не такими набитыми, как еще неделю назад; людей на улицах Лимонного и в кафе стало намного меньше; сильная жара спала, теперь солнце было нежным и по-осеннему ласковым.
Город постепенно готовился к концу курортного сезона.
Марат по-прежнему не звонил и не писал.
В эти дни я не ходила на работу. Мне не хотелось пересекаться с Сашей.
Несколько раз в день звонил Захар и рассказывал, как себя чувствует. Среди ночи он просыпается и шевелит пальцами ног. Ему кажется, что выздоровление приснилось. Однако пальцы шевелятся, колени сгибаются и разгибаются.
Вчера я была у Захара в гостях, и когда увидела Надежду, то едва поняла, кто эта женщина, потому что от радости за сына она помолодела лет на двадцать, хотя ей было уже больше шестидесяти.
Захар СТОЯЛ во дворе, опершись о костыли. Ноги, конечно, пока что были слабыми, не привыкшими к таким нагрузкам, но все это мелочи. Главное, что он стоял.
– Ходить – это так интересно, – делился Захар впечатлениями. – Можно присесть, можно подняться на носки, можно пошевелить пальцами…
Если бы вы видели, с каким азартом он пытался делать шаги! С каким усердием передвигал ногами! С какой победой смотрел на инвалидное кресло, которое теперь стояло само по себе, когда Захар ходил!
Я впервые увидела, какого он роста. Он был высоким – примерно метр восемьдесят. А раньше коляска его рост скрадывала…
Правда, коляску они не убрали, потому что долго ходить Захар пока не мог, и ему часто требовалось делать передышки.
Я провела у них прекрасный вечер: мы пили чай, ели виноград, выходили с Захаром за двор, смотрели на море вдалеке.
Теперь Захар любовался морем не с отчаянием, а с верой, что когда-нибудь сможет в нем поплавать.
Это было вчера. А сегодня вечером я сидела у себя во дворе, читала местную газету и пила чай с душистой мятой.
– Эй, Полин, ты занята? – в беседку вошел папа.
– Да нет, не очень, – отложила я газету. – А что?
– Давай погуляем?
– Давай, а где?
– По набережной.
– Идем!
Я была очень рада папиному предложению, потому что мы уже очень давно вот так просто не гуляли по набережной. Папа все время был в плаваниях, а сейчас наконец дома. И чем он будет заниматься в дальнейшем, я по-прежнему не знала. На эту тему папа не говорил, а я не спрашивала, чтобы лишний раз не напоминать, что он теперь без моря.
