— Кто это?
Он оставил вопрос без ответа. Отвел от нее глаза и прошептал:
— Ее больше нет…
Катька догадалась, что не имеет права на вопросы. Но ей захотелось быть с ним откровенной. Отомстить ему своей откровенностью за то, что он так любит другую женщину. Она посмотрела на него и сказала:
— Я видела тебя. ТАМ.
Он смотрел, не понимая.
— В Адымчаре, — пояснила она.
Он вздрогнул. Его глаза стали холодными. Катька сама испугалась совершенного поступка. Она поняла, что Робин может уйти. Спрятаться в панцирь недоверия… Катя попыталась исправить свою ошибку. Она дотронулась до его руки и пообещала:
— Я никому не скажу. Никогда.
Он поглядел в ее глаза. Странно. Сейчас, именно сейчас, ему отчетливо вспомнилась другая девушка… Та, которая погибла по его вине. Невольно заплатив за то зло, которого не совершала…
«Перестань, — сказал он себе, — она была проституткой, она заслуживала смерти… Почему Ксении нет, а та шлюха должна существовать? Она ведь была согласна с правилами алексановской игры… Она жила по их шакальим законам. Вряд ли она заслуживает жалости!»
Но он понимал — это не так. Где-то внутри еще дышал прежний Сергей. Добрый, не способный обидеть никого на свете. Растерянный, потому что не знал, как жить, когда мир рушится. Наивный, потому что все еще верил, что изменится «направление пути». Как в детской песенке — «Завтра ветер переменится…». А ветер не менялся. Один раз он превратился в ураган, раскидал Сережину жизнь, превратил ее в кошмар — и улетел. После этого настал полный штиль. Сережа усмехнулся. Стоит ли жить, если единственное, что тебе осталось — месть? Тебе, воспитанному на высоких идеалах? Сколько сил вложили родители, чтобы научить тебя любить душу? И что бы они сказали, узнав, что ты стал убийцей? Он вздрогнул. Мысль, которой он боялся, обрела очертания в слове. Убийца? Куда он мог убежать от истины?
К девочке, встретившейся ему на этом пути? А насколько это честно — по отношению к ней? И не станет ли она такой же невольной жертвой его зла?
Он знал — день «отдачи последнего долга» станет его последним днем на Земле. Потом он уйдет отсюда… Нечего ему тут делать. Он становится чудовищем. А здесь и так много чудовищ…
* * *
— Я совсем забыла, Виктор Степанович!
Алексанов поднял глаза. Елена протягивала ему конверт.
— Это письмо пришло вам еще позавчера. А я забыла передать.
Он вздохнул. Елена пользовалась тем, что ее покровитель делает ее практически неуязвимой.
— А если это важная бумага? — угрожающе-тихо проговорил он. — Идите, Лена, и молитесь, чтобы это было простое письмо. Потому что…
Он не договорил. Он встретил ее вызывающий взгляд спокойно. Она стала раздражать его.
«Потому что, сука, если это важная депеша, я рассчитаю тебя в двадцать четыре часа. И никто тебя не спасет. Ни бог, ни царь, ни твой Брызгалов».
— Важные письма не посылают в таких конвертах, — спокойно ответила Елена, прибавив мысленно: «Старый, похотливый сморчок».
Она стояла у входа в кабинет, как статуя Свободы. Такая же величественная. Глаза ее были сощурены, а на губах змеилась такая гадостная улыбочка, что Алексанову захотелось кинуть в нее пепельницей. Он сдержался.
— Идите, — буркнул он и водрузил на нос очки. Распечатал конверт и вздрогнул.
Внутри конверта лежал простой листок, выдранный из ученической тетрадки. На нем красивым округлым почерком было написано стихотворение. Ничего больше. Внизу стояла дата.
Алексанов почувствовал, как лоб мгновенно покрывается испариной. Руки начали мелко дрожать. Он бросил листок на стол и закрыл глаза.
Сначала его рука потянулась к телефону, но замерла на половине пути.
Что он ей скажет? «Здрасьте, Таня. Это Алексанов. В нашем деле новые проблемы. Меня преследуют с того света».
Он опять схватил тетрадный листок. Приблизил к глазам. Горло сдавила судорога. Он почувствовал, что его сейчас вытошнит. Бросив опять листок на стол, он вскочил.
Ему не хватало воздуха, показалось, что его комната — без окон. Он выскочил из кабинета. Пробежал мимо недоумевающей Елены. И только в вестибюле, прислонившись к дверному косяку, почувствовал, как тошнота немного отпускает.
* * *
Елена присвистнула ему вслед. Интересно, что такого в этом письме? Она почувствовала острый приступ любопытства. Конечно, Алексанов мог в любой момент вернуться.
Но Елена не могла справиться с собой. Поэтому, решив, что, если ее застукают, она что-нибудь придумает, тихонечко прошла в кабинет.
К ее счастью, листок лежал на столе. Елена начала читать.
Какой-то стишок. Что же так напугало босса?
Мысль, посетившая ее, была так проста, что Елена довольно хихикнула.
Ежели Виктор Степанович так испугался появления этого листочка, то как он ужаснется, когда…
Елена сделала это быстро. И успела выйти, и даже села за стол, делая вид, что усиленно работает.
Когда Виктор Степанович опять появился в дверях, она подняла участливый взгляд и спросила:
— Что с вами, Виктор Степанович?
Виктора Степановича от ее участливого взгляда чуть опять не стошнило.
— Диорея, — буркнул он и зашел в кабинет.
Листка на столе не было.
Он почувствовал, как сердце сжимает холодная рука. Дыхание перехватило. Он прислонился к стене.
— Елена! — успел прохрипеть он и погрузился в темноту.
* * *
Владик Гольцев встретил меня на пороге своей квартиры не очень приветливо.
— Вы к кому? — спросил он, разглядывая меня настороженно.
— Вы — Владислав? — поинтересовалась я.
Он кивнул. Я улыбнулась и сообщила:
— Значит, к вам…
Для визита к Владику я подобрала скромные, но притягательные одежды. Узкая короткая юбка выгодно подчеркивала красоту и стройность ножек, а пушистый свитер желтого цвета оттенял чистоту кожи.
Мои старания не пропали даром. Владик по достоинству оценил физические данные и облизывался, как кот на сметану. Наверное, в своих смелых мечтаниях он уже видел во мне будущую соратницу по работе, приносящую ему немалый доход. Единственное, что могло его насторожить, — это моя полная профнепригодность. Пожалуй, я никогда не смогла бы работать в сфере обслуживания. Этот факт не вызывает у меня сожаления. Но у Владика вызвал. Особенно когда я представилась.
Известие о том, что я — сыщица, привело несчастного в замешательство. Он округлил глаза и попытался захлопнуть дверь. Но я не дала опуститься ему до такой степени. Человек должен быть воспитанным, даже если ему этого не хочется. Поэтому я сдержала его попытку избавиться от моего общества — легким движением руки протолкнула его внутрь и прошла сама.
