Молодой человек поклонился. Затем, показав на прохаживавшегося здоровяка, сказал:
— Силач-гренадер — это он. А вот эти господа, — добавил он, показывая на молодых людей, — это остальные участники группы.
Произошел обмен приветствиями.
— А не найдется у вас местечка и для моего сына? — спросил Джедеоне, который как раз старался куда-нибудь пристроить Андреа.
— Мне очень жаль, — ответил силач-гренадер, — но мы укомплектованы. Даже более того, могу вам сказать, что уже не смогу долго держать всю эту компанию на руках — содержать ораву из пяти ртов, да еще и жерло.
— Меня, — сказал Андреа, — устроило бы совершенно скромное местечко, где-нибудь на одном из ваших бедер, которые, насколько мне помнится, пока что не заняты.
Силач-гренадер махнул рукой, как бы говоря, что об этом и думать не стоит — по крайней мере, на этот момент, — и Джедеоне повторил свою просьбу насчет номеров на втором этаже.
— Скоро, — пояснил он, — прибудут из Америки на пароходе «Эстелла» супруги Суарес, которые едут, чтобы присутствовать на свадьбе своей дочери Катерины с моим сыном Андреа. Если бы вы были так добры…
— Никак нельзя, — ответил силач-гренадер. — Мы ожидаем приезда наших жен, которые должны вот-вот прибыть после триумфальных гастролей по Америке. Они ездили туда позировать в группе «Веселые купальщицы на прекрасном пляже в Майами резвятся с водяным мячом».
— О! — воскликнул Джедеоне. — Так это те самые знаменитые и милые девушки?
— Уже много лет они успешно справляются с этой важной ролью, благодаря которой столь прославились, — ответил силач-гренадер. — А сейчас, выполнив свою миссию, они возвращаются домой, и тоже на «Эстелле».
— Этого судна, — сказала одна из отдыхающих, которые дожидались ужина, — очень ждут еще и потому, что на нем должен прибыть Ланцилло.
— Знаменитый ловелас? — спросил Джедеоне, помрачнев.
— Именно! — воскликнула, хлопая в ладоши, рыжая девушка с веснушчатым лицом.
Сидевший рядом с нею молодой человек недовольно на нее покосился.
— Ну если уж на то пошло, — холодно сказал он, — «Эстеллу» трепетно ждут все местные горничные, потому что на берег сойдут крепкие ребята из экипажа.
— Точно, — сказал силач-гренадер. — А в котором часу прибывает пароход?
— По-моему, в двадцать тридцать пять, — сказал Джедеоне. — Впрочем, сейчас узнаем. — Он позвал: — Арокле!
Арокле, который как раз входил, охотно провалился бы от стыда, когда услышал, как его зовут по имени. Он принялся равнодушно насвистывать.
— Болван! — крикнул ему силач-гренадер.
— Чего изволите?
— Принеси сегодняшнюю газету, — велел ему Джедеоне.
— Единственное, что есть свежего в этой гостинице, — с горечью заметил силач-гренадер.
Но не успел Джедеоне раскрыть газету, как из его груди вырвался крик.
— Что с вами? — с тревогой стали спрашивать окружающие.
— А то, — сказал Мальпьери, теребя газетный лист, — что этот номер старый.
— Прошу прощения, синьор, — с достоинством произнес Арокле, — он от 27 августа 1930 года, а сегодня и есть 27 августа 1930 года.
Джедеоне снова стал внимательно рассматривать газету, посмотрел на дату, пробежал глазами заметки, потом снова взглянул на дату и пробормотал:
— Ничего не понимаю.
Газета пошла по рукам.
— Интересно, — сказал молодой человек с правой руки гренадера, — новости очень старые, а число сегодняшнее.
Силач-гренадер смотрел то на дату, то на заметки с выражением крайнего недоумения на лице. Наконец он фыркнул и выругался.
— Ты что же это вытворяешь? — набросился он на Арокле, — ты принес нам газету от 27 августа 1930 года до Рождества Христова!
Он швырнул газету в лицо официанту, который пробормотал в страшном замешательстве:
— Прошу прощения, я увидел 27 августа 1930 года и не подумал…
— Разве ты не видел, что после даты стоит «до Рождества Христова»? Вот скотина!
Пока Арокле в полнейшем расстройстве удалялся, силач-гренадер обратился к Джедеоне:
— Сил моих больше нету, совершенно никаких сил в этой гостинице. Прочтите-ка вот это, примера для.
Он вынул из кармана и сунул под нос старику рекламный листок гостиницы. Среди перечня услуг: ванная, зал для написания писем, прекрасная кухня, — стояло слово «труба».
— Вы знаете, что значит это слово? — спросил он.
Джедеоне снял очки, которые водрузил было для чтения, и посмотрел на силача-гренадера.
— Быть может, — пробормотал он, — тут намек на водосточную трубу? Хотя, — продолжал он, немного помолчав, — не понимаю, что привлекательного может быть в том, что гостиница оборудована водосточной трубой. — Он секунду подумал и продолжал: — Если только хозяин, в приступе порядочности, не хотел предупредить постояльцев, что в здании нет водопровода. В таком случае «труба» может означать систему подачи воды, в противоположность водопроводу, который, как известно, размещается внутри здания. И хозяин, может быть, хотел сказать: ладно, водопровода нет, но зато — у всякой медали есть обратная сторона — несмотря на его отсутствие у нас есть водосточная труба.
Силач-гренадер не перебивал и с состраданием глядел на него. В конце он воскликнул:
— Нет-с, милостивый государь! Здесь слово «труба» употреблено в своем обычном смысле. В гостинице нет фортепиано, и хозяин решил положить в салоне для постояльцев трубу — для тех из них, кто хотел бы помузицировать.
— Прекрасная мысль! — воскликнул Джедеоне.
Андреа покраснел.
— Папа, — сказал он, — ты, надеюсь, не собираешься играть на этой трубе?
— Даже более того, — возразил Джедеоне, — я хочу сыграть на ней, как только «Эстелла» войдет в порт.
Силач-гренадер усмехнулся:
— Не получится.
— Это почему? — спросил Джедеоне, начинавший терять терпение.
— Почему? — переспросил тот голосом, в котором клокотало возмущение. — Почему? Поверите ли, если скажу, что за все две недели, которые я живу в этой злосчастной гостинице, мне еще ни разу не удалось сыграть на трубе?
— Ну да, — заметил Джедеоне, — это не простой инструмент.
— Не в этом дело, — возразил силач с нарастающим волнением. — А в том, что этой трубой физически невозможно завладеть — даже на короткое время. Захвачена! Прибрана к рукам! Монополизирована одним постояльцем, старым нахалом по имени Джанни Джанни, который желает играть на ней один и только один, и даже имел наглость утащить ее к себе в номер, потому что, дескать, он не доверяет чужим губам и не хочет подцепить дурной болезни. Представляете? Вы представляете?
