Даже воспоминания об абсолютно, казалось бы, плоских, плотских деталях находят способ так извернуться перед моим внутренним взором, чтобы, в первую очередь, донести запрессованную в них информацию об окружающей обстановке и сопутствующих обстоятельствах физиологических актов. В этой книге не место для забавных и не очень историй (которые не составило бы никакого труда собрать в достаточном количестве), посвященных различным упражнениям, которые я проделывала во время бесчисленных оргий со своим анусом, скажу только, что это отверстие я использовала так же часто — если не чаще, — как и влагалище. Я помню, как меня в задницу имел невообразимых размеров член (это была скромная оргия в кругу друзей, происходившая в роскошной квартире, располагавшейся в мезонине высокого здания, неподалеку от улицы Инвалидов. Из окна, занимавшего всю стену, открывался сногсшибательный вид, а бесчисленные светильники, расположенные по краям кровати, навевали мысли о декорациях к какому-то американскому фильму). Все в этой квартире дышало чем-то вроде сюрреалистического мистицизма, а огромная раскрытая ладонь из крашеной камеди, достаточно большая, чтобы в ней могло целиком уместиться женское тело, установленная в центре комнаты и служившая журнальным столиком, только увеличивала стойкое ощущение ирреальности происходящего. Обладатель угрожающей дубины виделся мне почему-то неким Чеширским котом, его улыбка плавала у меня над головой, член настойчиво стремился в анус, и мне было страшно. Но анус с честью выдержал испытание, и я ощутила настоящую гордость от того, что размер для меня не имеет значения. Как выяснилось несколько позже, количество — тоже. Я припоминаю, как во время одной оргии (очень многочисленной на этот раз) я протрахалась единственно анусом. (Что послужило причиной? Гонорея? Месячные? Не могу точно сказать.) А вот услужливая память предлагает еще один эпизод. Я вижу себя на нижней площадке узкой лестницы на улице Канкампуа. Я не уверена, что хочу идти наверх. Адрес нам с Клодом достался случайно, мы не знаем наверху ни единой души. В конце концов мы поднимаемся. Квартира тонет в полумраке, низкий потолок нависает над головой. Я слышу мужской шепот: «Она хочет в задницу», а после торопливо (кто-то недопонял): «Да нет же, в задницу, в задницу…» В этот раз было больно. Но я испытала чувство глубокого личного удовлетворения — страх исчез без следа.
ГРЁЗЫ
Перечитывая написанное, я продолжаю вспоминать, и слой за слоем на поверхность памяти поднимаются все более глубокие, далекие образы, не отражающие реальность, но сами образующие собственный мир. Выдуманные образы. Мечты. Грезы. Я грезила задолго до первого сексуального опыта, ни сном ни духом не ведая ничего о сексе, и вопрос о том, каким именно образом эти видения зародились в моей голове, представляет собой прелестную тайну. Струн каких инстинктивных желаний касалась я тогда, из каких лоскутов реального мира — фотографии в журнале «Сине-монд», намеки матери, бормочущей в сторону девушки в кафе, окруженной молодыми людьми: «Эта уж точно спит со всеми напропалую», припозднившийся (после кафе) отец — сплелись сюжеты моих фантазий, которые я рассказывала сама себе вечерами, потирая половые губы, и которым суждено было предначертать основные линии моего будущего, взрослого пути в мир сексуальности? Я сохранила даже смутные воспоминания об одном уголовном деле — арест немолодой уже женщины (она, должно быть, работала на ферме) за убийство любовника. Меня потрясло тогда не столько само убийство, обстоятельства которого я забыла, сколько один примечательный факт: в доме преступницы были найдены дневники, куда она вклеивала фотографии, локоны, письма и прочие реликвии, а также скрупулезно заносила свои воспоминания, ощущения и мысли о любовниках, которых вроде бы у нее было очень большое количество. Я прониклась безмерным восхищением к женщине, которая сумела в нескольких картонных папках уберечь бесценные сокровища, хранящие тонкие флюиды воспоминаний об исчезнувших мужчинах, — я приблизительно в то время завела себе специальные альбомы, куда прилежно помещала фотографии Энтони Перкинса и Бриджит Бардо, а во время летних каникул одним из самых больших моих удовольствий было собирать гербарии, — а тот факт, что она при этом была некрасива, одинока, невежественна и всеми презираема, по-особенному щемяще отозвался в каком-то потаенном уголке моего либидо.
Несмотря на то что мне никогда не приходило в голову сознательно воплощать в жизнь свои фантазии, а сценарий развития реальных событий, в свою очередь, крайне редко служил источником вдохновения для воображения, структурные особенности прожитых и вымечтанных сценариев зачастую совпадают. Возможно, в качестве объяснения этому факту мне следует ограничиться тем соображением, что созданные в детстве эротические фантазии сделали меня более податливой и подготовили почву для будущей предрасположенности к различным экспериментам в самом широком диапазоне. Нужно также отметить еще одну немаловажную особенность моего отношения к плодам детского сексуального воображения: я никогда не стыдилась своих фантазий, не пыталась с ними бороться, а, напротив, всячески их развивала и украшала, и, вместо того чтобы быть вытесненными на периферию сознательного и превратиться там в смутную антитезу реальности, они образовали своего рода матрицу, сквозь которую я гляжу на окружающий мир, и многое из того, что шокирует и поражает воображение большей части моих знакомых, мне кажется совершенно обыденным и естественным.
В детстве нам с братом редко выпадала возможность проводить время в парке или саду, однако по дороге из школы мы регулярно пересекали небольшой сквер, ограниченный с одной стороны стеной, вдоль которой, окруженные деревьями и клумбами, стояли три небольших симпатичных строения из кирпича и дерева, выкрашенные в зеленый цвет. В одном находилась подсобка садовника, а в двух остальных размещались общественные туалеты. Я не помню наверняка, но можно смело поручиться, что в сквере постоянно слонялись банды мальчишек. Как бы там ни было, но именно благодаря этим зеленым туалетам я получила в свое распоряжение первый сюжет мастурбационного сценария, которым с удовольствием пользовалась впоследствии долгие годы. Сюжет заключался в том, что один из мальчишек затаскивал меня в туалет, начинал целовать в губы и тискать, в то время как тесное помещение быстро наполнялось его приятелями, которые, не теряя времени даром, присоединялись к своему товарищу. Мы оставались все время в вертикальном положении, и я, окруженная плотным кольцом, постоянно поворачивалась вокруг собственной оси. Зимой почти каждое воскресенье родители посменно водили нас в соседнюю «Калифорнию» на утренний сеанс, не обращая ни малейшего внимания на содержание программы. Думается, что отрывочные образы и полупонятные фразы из сентиментальных фильмов и рекламных роликов вполне могли дать достаточно пищи моему активному воображению. Мне мнилось, что я иду в кино одна. У входа толпится народ, и я занимаю очередь. Неожиданно кто-то начинает напирать сзади и касается моих ягодиц. Соседи тут же, все без исключения, принимают деятельное участие, и, когда наконец подходит моя очередь покупать билет и я обращаюсь к кассирше, мне уже усиленно мнут зад, а ее взгляд останавливается на моей задранной юбке и оголенных ягодицах (трусиков на мне нет). Становится жарко. За то время, что я с билетом в руке пересекаю холл, у меня уже оказывается обнажена грудь (здесь необходимо отметить, что я проектировала образ самой себя как взрослой женщины с роскошной грудью, что, впрочем, нередко происходит и сегодня, несмотря на то, что в действительности у меня грудь весьма средних размеров). Иногда в стройный ход сценария вмешивался образ директора кинотеатра, строгого, но справедливого мужчины, который призывал нас всех к порядку и требовал прекратить необузданные игрища и потерпеть до входа в зрительный зал. Поначалу я оказывалась на коленях некоего юноши, как я понимала — главаря молчаливой шайки, рассевшейся на креслах вокруг. За короткое время он доводил меня до исступления, но потом неожиданно отворачивался и начинал целовать другую девушку, и я оставалась во власти его подельников, которые увлекали меня на ковер в проходе между креслами. Иногда сценарий мог получить дополнительный толчок к развитию, и тогда я видела, как приличные мужчины, достойные мужья и отцы семейств, вставали с мест, покидали своих насторожившихся супруг и крались сквозь темный зал, чтобы прилечь со мной под креслами. Иногда я включала свет. Иногда я шла в туалет, и из зала в уборную выстраивалась очередь. Мне кажется, что время от времени, разнообразия ради, я подключала также полицию (вариант: директор кинотеатра требовал меня в свой кабинет, после чего вызывал туда же группу молодых людей). Иногда сюжет мог пойти по параллельной ветке, начиная от кассы, и в таком случае я и те, что ухаживали за мной в очереди, направлялись к пустырю, окруженному забором. Там меня полностью раздевали, прислоняли к забору, щупали и лапали, причем строго по очереди. Щупающих и лапающих было так много, что они образовывали что-то вроде второго забора, закрывавшего меня от взглядов прохожих.
