– Совсем ты безрукий человек, Тихонов. Тебе и пиджак доверить нельзя. В гардеробные мужики тебя бы точно не взяли.
– Нахал вы, Александр, и прирожденный эксплуататор чужого труда.
– Не говори... Где-то я даже неоколониалист и агент империализма. А теперь надевай снова пиджак и смотри, как это делается. На щетку нажимать не надо – это тебе не утюг, и движения должны быть не снизу вверх, а совсем наоборот. Касания легкие, быстрые, вот так, вот так. Эх, если бы не ты надо мной был бы старший, а я над тобой – я бы тебя быстро жить научил. А так воспитательный процесс затягивается.
– Бодливой корове Бог рог не дает, – проворчал я и неожиданно спросил: – Саня, а ты стричь умеешь?
– Умею, – удивленно сказал Сашка и добавил: – Если ножницами, а не машинкой. А что?
– А стряпать? Ну суп там, второе всякое?
– Умею, – сказал Сашка и по недоуменному выражению его лица я понял, что спрашиваю о вещах, для него само собой разумеющихся.
– А рубашку сшить?
– По выкройке? Или так?
– Ну, допустим, по выкройке.
– Конечно. А чего там уметь? Наложил материал, обвел, ножницами выкроил и на машинке швейной по сгибам – вжик! И готово.
Зазвонил телефон. Сашка подбежал к аппарату:
– Я слушаю. Да-да. Записываю, адрес имеется, так – профессор абдоминальной хирургии в 3-й Градской клинике, телефон... Спасибо, девочки. Ну еще бы, у нас с вами любовь до гроба...
Сашка положил трубку.
– Итак, звезду нашу купил профессор Обнорский. Давай-ка позвоним ему в клинику и увеличим его прием еще на двух пациентов.
– Давай.
Но профессора мы не застали. Минут десять ловил его Сашка по все новым и новым номерам телефонов – в хирургии, в прозекторской, в амбулатории, в перевязочной, в ординаторской, – и везде сообщали: только что был, уже вышел. Наконец, когда круг замкнулся в отделении, медсестра сказала: сегодня больше не будет, уехал домой.
– Сегодня 29 апреля, – сказал я. – Если мы это отложим до завтра, все может повториться снова, и тогда до после праздников – пишите письма. Потеряем неделю.
– Идеи есть? – деловито осведомился Сашка.
– Домой. К профессору домой надо ехать. Ты мне больше не нужен, можешь отдыхать. Я к нему сам поеду.
Глава 26
Совсем один вор Леха Дедушкин
«Куплю хорошую дачу с большим участком. Звонить от 19 до 22 часов». Я читал это объявление и никак не мог сообразить: то ли сама судьба меня в капкан манит, то ли это знак: сменился тайный ход карт, и вся игра теперь пошла ко мне.
Вычитал я объявление в брошенной Зосей на кухне газете, приложении к «Вечерке». Глупость человеческая, суетливость, бессмысленная коллекционерская алчность бушевали на этих страничках. Какая-то дура умоляла возвратить ей потерянную собачонку, ученый хмырь Марк Львович менял, покупал и продавал старинные открытки, деятель по фамилии Мукосей предлагал поменять свою однокомнатную квартиру в Дегунине на трехкомнатную в центре, таинственно намекая на «возможные варианты», кандидат наук обещал двоечников подготовить в институт, а безымянный телефон сдавал-продавал-нанимал гараж. И хор в двадцать голосов зазывал няню к маленькому ребенку. А меня заинтересовал покупатель дачи с большим участком. Дело казалось таким простым, что я даже испугался, не заломает ли меня судьба на нем.
Всего три газетные маленькие строчки занимало это объявление, но оно мне прямо весь мир застило. Ни о чем, кроме него, я не мог думать, потому что чувствовал: там можно содрать приличный куш, там можно снять банк, который позволит надолго лечь на дно и затихарить. Для меня так много было написано в этих трех строчках – телефон, по которому я легко узнаю адрес, они радостно мне сообщали, когда приходят домой и во сколько ложатся спать, и самое главное – на весь свет прокричали мне, что имеют дома монеты. Конечно, не держат они в комоде специально для меня перевязанные толстыми пачками крупные купюры, но ведь и дураку понятно, что когда люди просят продать им хорошую дачу с большим участком, то еще до этой покупки они плотно набили свою хазу добром, потому что хорошие дачи с большим участком не покупают на деньги, сэкономленные на завтраках. Перед таким объявлением обязательно проходит несколько лет, а то и десятилетий благополучной, хорошо обеспеченной жистишки, когда и мебель, и разные там магнитофоны-приемники-холодильники-телевизоры уже давно закуплены и хорошо объезжена стоящая в гараже машина. Теперь им понадобились свежий воздух, озон, кислород и с собственного кустика клубничка, наливная, краснощекая. Я вам, мать вашу раздери, покажу клубничку, малинку, крыжовник – так вас и разэтак!
Я сидел у телефона, дожидаясь, пока стрелка часов доползет до семи, и, когда палец повел диск по аппарату, понял: решено!
– Слушаю, – раздался чуть хрипловатый мужской голос в трубке.
– С телефонной станции говорят, старший линейный мастер Черевков.
– Здравствуйте, товарищ Черевков.
– Товарищи дорогие, ну так же нельзя! – заблажил я. – К вам монтер четвертый день попасть не может – целый день звоним, никто к аппарату не подходит.
Удивленно и немного растерянно мужской голос ответил:
– А кому же подходить – у нас все целый день на работе. А в чем дело – телефон у нас вроде нормально работает?
– Мы на всем участке меняем аппараты на новые, немецкие, с сигнальной лампой вызова...
– Да-а? – заинтересовался голос. Он не только хорошую дачу хотел и большого участка при ней ему было мало – он еще забесплатно хотел немецкий аппарат с сигнальной лампочкой заграбастать. Давай глотай живца, раз ты так любишь новые телефоны.
– Да! – нажал я. – Мы до праздников должны закончить работу, пятого мая нас на другой участок перекинут.
– А как же быть-то? Нас ведь днем не бывает. Сейчас же у всех перед праздником дел полно. – Потом его озарило: – А вы не можете попросить монтера прийти после семи? Ну задержаться немного? А мы бы уж его отблагодарили!
– Не знаю, не знаю, я ему таких приказаний давать не могу. Но завтра я с ним поговорю, может, согласится он. У вас линейный монтер Володя Попов, хороший парнишка. Я ему скажу завтра.
– Вот спасибо вам большое, – с чувством сказал кандидат в дачники. – Ну и мы ему чего-нибудь к праздничку, того...
– Так, хорошо, подождите, сейчас запишу, ну есть, порядок, – бормотал я в микрофон, а потом, будто вспомнил: – Подождите, я же вашу карточку сдал в стол учета, повторите мне ваш адрес...
– Конечно, конечно, запишите...
Ну вот и адрес в руках. Иди, Батон, отдали тебе город на разор. Маленький город на улице Воровского, дом 22.
Пусто дома. Я один. Зося на работе. И время – начало восьмого. Завтра утром я пойду брать пустой, почти обреченный город. А сегодня? Телевизор не работает, да и смотреть его неохота. Чем бы заняться? Хорошо бы пойти куда-нибудь. А куда? Куда было бы хорошо сходить? К родным. К дружкам. К каким-нибудь интересным знаменитым знакомым. Составить пульку с тремя лопухами. Прокатиться на речном трамвайчике. Или лучше на простой лодке-однопарке, как тогда, двадцать лет назад в Щукине, с Никой Карташевой: мы с трудом наскребли пятнадцать рублей старыми, совсем-совсем старыми, дореформенными, по трешничку в час за лодку – это все, что у нас осталось после покупки булки и ржавого копченого леща, а запивали мы эту царскую жратву прямо из реки, и вода пахла чуть-чуть железом и тиной, а потом лежали на пляже совсем одни, да и никакой вовсе и не пляж был тогда, а просто пустующий луг с притоптанной травой, и в день этот, солнечный, тихий, июньский, обычный будний день, никого, кроме нас, не было на заречном пустом пляже, потому что катерок-паром тогда работал в Щукине только по воскресеньям, а у нас была своя лодка, арендованная на пять часов, и часы эти были неподвижны и быстры, как текущая перед нами река, прозрачная и холодная, еще не настоявшаяся на тугом июньском зное.
