— Нет, вполне достаточно.
Она смотрит мне в глаза целую секунду. У нее они даже не голубые, а фиалковые.
— И что теперь будешь делать?
Я стараюсь улыбнуться постервознее, хотя, полагаю, выглядит это скорее так, будто у меня запор.
— А, да так, пойду достопримечательности посмотрю.
Она снова выпускает дым на меня.
— Да, можешь побыть touriste
[71]
, — говорит она так, словно «турист» — это какой-то обидный эпитет. Потом Селин начинает перечислять всякие места, куда ходят такие отбросы, как я. Эйфелева башня. Сакре-Кёр. Лувр.
Я пытаюсь усмотреть какой-то скрытый подтекст в этих словах по ее лицу. Уиллем рассказал ей, что мы с ним делали? Могу себе представить, как они хохотали над тем, как я швырнула книжкой в скинхедов, как обещала, что буду о нем заботиться.
Селин все еще перечисляет, чем я могу заняться в Париже.
— Можешь походить по магазинам, — говорит она. Купить новую сумку. Какие-нибудь украшения. Новые часы. Туфли. У меня даже в голове не укладывается, как человек, раздающий советы в духе мисс Фоули, может при этом смотреть на меня так снисходительно.
— Спасибо, что уделила мне время, — говорю я по-французски. От раздражения я стала двуязычна.
Тридцать один
Уиллем де Ройтер.
Его зовут Уиллем де Ройтер. Я бегу в интернет-кафе и начинаю искать. Но оказывается, что в Голландии это распространенное имя. Есть голландский кинематографист с таким именем. Еще некий известный дипломат. И сотни других людей, неизвестных, но у которых есть причины регистрироваться в Интернете. Я просматриваю сотни страниц, и на английском, и на голландском, но ни одной ссылки на него, никаких подтверждений тому, что он вообще существует. Я ищу его родителей. Брам де Ройтер. Яэль де Ройтер. Натуропат. Актер. Все, что на ум приходит. Увидев ссылку на сайт какого-то странного театра, я начинаю немного волноваться, но, перейдя по ней, вижу, что он не работает.
Неужели найти человека может быть настолько сложно? Я начинаю думать, что Селин могла нарочно дать мне неправильную фамилию.
Но потом я вбиваю в «Гугл» и собственное имя — «Эллисон Хили», и саму себя я тоже не могу найти. Моя страница на «Фейсбуке» всплывает, только если добавить название моего колледжа.
До меня доходит, что недостаточно знать имя человека.
Надо знать еще и что это за человек.
Тридцать два
На следующий день Келли зовет меня с ними в музей Родена, а потом по магазинам. Я чуть было не соглашаюсь. Потому что мне хотелось бы с ними пойти. Но есть еще одно место. Я даже не думаю, что что-нибудь там найду; просто если я решила побороть своих демонов, то надо идти и туда.
Я не точно все помню, но знаю название перекрестка, с которого звонила мисс Фоули. Оно как-от въелось в мозг. Авеню Симон Боливар и рю де Лекер, перекресток Унижения и Поражения.
Я выхожу из метро и ничего не узнаю. Может, потому, что в прошлый раз я тут просто металась в панике. Но я знаю, что не очень много пробежала, прежде чем нашла телефон-автомат, так что тот сквот художников должен быть недалеко. Я следую методически: сначала по одной улице. Обратно по параллельной. Вперед, назад. Но ничего не узнаю. Я бы спросила, как пройти, но как сказать «сквот художников» по-французски? Старый дом с художниками? Бессмысленно. Я припоминаю китайские рестораны, которые были поблизости, спрашиваю их. Один парень как-то, по-моему, очень оживляется и рекомендует вроде как хорошее местечко напротив рю де Бельвиль. Я его отыскиваю. И неподалеку я нахожу иероглиф «двойное счастье». Может быть, это один из многих других, но мне кажется, что тот самый.
Побродив там еще минут пятнадцать, на пересечении трех тихих улиц я нахожу этот сквот. Там все те же леса, все те же перекошенные портреты, разве что выцвели уже сильнее. Я стучу в металлическую дверь. Не открывают, но внутри однозначно кто-то есть. Из окна доносится музыка. Я толкаю дверь. Она приоткрывается. Я снова толкаю. Вхожу. Никто не обращает на это внимания. Я поднимаюсь по скрипучей лестнице, туда, где это случилось.
Сначала я вижу глину, она ярко-белая, но в то же время золотистая и теплая. В комнате работает человек. Миниатюрный азиат, образец контрастности: белые волосы с черными корнями, одет во все черное, причем костюм такой старомодный, словно он шагнул со страниц романа Чарльза Диккенса, но весь в белой пыли, в которой и я была в ту ночь.
Он обрабатывает кусок глины скальпелем, видно, что он всецело погружен в работу, и я боюсь, что он подскочит от любого звука. Я откашливаюсь и тихонько стучу в дверь.
Мужчина смотрит на меня и трет глаза, уставшие от такого напряжения.
— Oui
[72]
.
— Bonjour
[73]
, — начинаю я. И запинаюсь. Моих ограниченных познаний во французском недостаточно для того, чтобы объяснить ему все. Я как-то вломилась в ваш сквот, с парнем. В ту ночь я была с ним близка, как ни с кем и никогда более, но проснулась совершенно одна. — Гм. Я ищу друга, предполагаю, что вы его можете знать. Ой, простите — parlez-vous anglais?
[74]
Он поднимает голову и легонько кивает, с грацией, присущей балерунам.
— Да.
— Я ищу друга, может, вы знаете его. Уиллем де Ройтер. Он голландец, — я жду, что на его лице загорится огонек узнавания, но он остается так же бесстрастен, как окружающие нас глиняные скульптуры.
— Нет? Ну, мы с ним ночевали тут один раз. Ну, то есть не совсем ночевали… — Я смолкаю и начинаю осматриваться вокруг, меня охватывают воспоминания: запах дождя на измученном жаждой асфальте, вихрь пыли, гладкий деревянный стол, к которому я прижималась спиной. И возвышающаяся надо мной фигура Уиллема.
— Как, ты сказала, тебя зовут?
— Эллисон, — я словно сама себя слышу с какого-то расстояния.
— Ван, — представляется и он, теребя старые карманные часы на цепочке.
Я смотрю на стол, вспоминаю, как его край давил мне в спину, ту легкость, с которой Уиллем посадил меня на него. Сейчас этот стол, как и тогда, безупречно чист, аккуратная стопка бумаг, незаконченные работы на углу, сетчатый стаканчик с угольными карандашами и ручками.
— Это моя ручка!
— Извини?
Я протягиваю руку и беру из стаканчика ручку. Капиллярную, с надписью «ДЫШИТЕ ЛЕГКО С ПУЛЬМОКЛИР».
— Это моя ручка! С папиной работы.
Ван ошеломленно смотрит на меня. Он не понимает. Ручка лежала у меня в сумке. Я ее не доставала. Она просто пропала. Она была со мной на барже. Я рисовала ею иероглиф «двойное счастье». А на следующий день, когда я звонила мисс Фоули, не смогла ее найти.
