— У тебя часы есть? — интересуется он. — А то мой телефон сдох.
Я встаю и показываю ему коробку с будильниками, которые я убрала обратно в шкаф.
— Выбирай.
Он долго рассматривает коллекцию и останавливается на часах ар-деко из красного дерева сороковых годов прошлого века. Я показываю, как они заводятся. Ди спрашивает, как поставить будильник. Я объясняю. Он заводит его на пять пятьдесят и говорит, что к шести ему на работу в столовку. Читаем мы обычно не дольше получаса, так что я не знаю, зачем ему заводить будильник. Но молчу. На эту тему. И на тему его работы, хотя мне и любопытно.
Ди садится на стул возле моего письменного стола. Я — на свою кровать. Он берет со стола тубус с плодовыми мушками и рассматривает их с некоторым удивлением.
— Это дрозофилы, — объясняю я. — Я развожу их для уроков биологии.
Он качает головой.
— Если не хватит, обращайся, у моей мамочки на кухне их полно.
Я хочу спросить, где эта кухня. Откуда он. Но мне кажется, что Ди к этому не расположен. Или я. Может, заводить друзей — это особый навык, а я тот урок пропустила.
— Ладно, пора работать. До встречи, дроздофилы, — говорит он насекомым. Я не поправляю.
Мы читаем начало «Зимней сказки», там хорошая сцена, когда Леонтес психует, подозревая Гермиону в измене. Когда мы заканчиваем кусок, Ди убирает Шекспира, и я думаю, что он сразу пойдет, но он достает другую книгу, некого Маркузе
[36]
. И бросает на меня мимолетный взгляд.
— Налью еще чаю, — говорю я.
И мы молча занимаемся. Это прикольно. В пять пятьдесят звонит будильник, Ди собирается на работу.
— В среду? — спрашивает он.
— Да.
Через два дня все повторяется, печенье, чай, он здоровается с «дроздофилами», читаем вслух Шекспира, молча учимся. Не разговариваем. Просто работаем. В пятницу в комнату входит Кали. Она впервые видит в моей комнате Ди — да и вообще кого-либо — и пристально смотрит на него. Я представляю их друг другу.
— Привет, Ди. Рада познакомиться, — она внезапно начинает заигрывать.
— Нет, это я рад, — отвечает он с преувеличенным воодушевлением.
Кали смотрит на него и улыбается. Потом подходит к шкафу и достает бежевое пальто и рыжевато-коричневые замшевые ботинки.
— Ди, можно у тебя кое-что спросить? Как думаешь, эти ботинки можно надеть с этим пальто? Не слишком однотонненько?
Я смотрю на Ди. На нем светло-голубые спортивные штаны и футболка, на которой блестками написано «Я ВЕРЮ». Я уж не знаю, почему Кали признала его экспертом в сфере моды.
Но Ди сразу включается:
— Ой, детка, ботинки отличные. Может, мне даже придется их у тебя отобрать.
Я несколько шокирована. Ну, я давно поняла, что он нестандартной ориентации, но впервые слышу его пародийно-гламурный гейский говор.
— Ой, нет, — отвечает Кали, и теперь к ее странной манере ударять слова добавляется легкая интонация калифорнийской тупой блондинки. — Они мне обошлись баксов в четыреста. Можешь просто поносить взять.
— Ах, какая ты куколка. Но у тебя-то ножки как у Золушки, а у старины Ди — как у ейных страшных сводных сестер.
Кали смеется, они еще какое-то время говорят о моде. Мне как-то не по себе. Я, наверное, никогда и не задумывалась, что Ди этим так интересуется. А Кали сразу поняла. У нее как будто специальный радар есть, благодаря которому что-то понимаешь о людях и можешь с ними подружиться. Меня-то одежда не интересует, но сегодня, когда звенит будильник и Ди начинает собираться, я показываю ему последнюю юбку, которую прислала мне мама, и интересуюсь, не слишком ли она, на его взгляд, строгая. Но Ди на нее едва смотрит.
— Нормальная.
После этого Кали начинает появляться чаще, они устраивают «Проект Подиум», и Ди разговаривает с ней этаким голоском. Я списываю это просто на то, что у них общая тема для разговора. Но потом, через несколько дней, на выходе мы сталкиваемся с Кендрой, я их знакомлю. Кендра оценивает его, как обычно, улыбается, как стюардесса, тоже как обычно, и спрашивает, откуда Ди.
— Из Нью-Йорка, — отвечает он. Я задумываюсь. Мы с ним знакомы уже почти три недели, и только сейчас я начинаю узнавать основные факты из его биографии.
— А именно?
— Из центра.
— А именно?
— Бронкс.
Улыбка стюардессы пропадает, губы вытягиваются в тонкую линию, как будто ее нарисовали карандашом.
— Типа из Южного? Ты, наверное, очень рад, что попал сюда.
Теперь Ди окидывает Кендру оценивающим взглядом. Они смотрят друг на друга как собаки, наверное, из-за того, что оба темнокожие. У него откуда-то берется новый голос, не тот, каким он говорил со мной или Кали.
— Ты из Южного Бронкса?
Кендре это даже слышать как-то противно.
— Нет! Из Вашингтона.
— Где постоянно дожди и дерьмище?
Дожди и дерьмище?
— Нет, не штат Вашингтон. Столица.
— А. У меня там кузены живут. В Анакостии. Черт, будь здоров там районы бандитские. Даже хуже, чем наш. И стреляют в школе каждую адову неделю.
Кендра в ужасе.
— Я в Анакостии не бывала ни разу. Я живу в Джорджтауне. А училась в «Сидвел френдз», той же школе, что и дочери Обамы.
— А я в «Саут-Бронкс-Хай». Самая дебильная школа в Америке. Слыхала о ней?
— Нет, боюсь, что нет, — она бросает взгляд на меня. — Ну, мне надо идти. Мы скоро с Джебом встречаемся. — Джеб — это ее новый парень.
— Ну, до встречи, подружка, — кричит Ди, когда Кендра скрывается в своей комнате. Ди надевает рюкзак, сотрясаясь от смеха.
Я решаю проводить его до столовой, может, и поем там для разнообразия. Одной ужинать отстойно, но не вечно же бурито из микроволновки питаться. Когда мы спускаемся, я спрашиваю Ди, действительно ли он учился в «Саут-Бронкс-Хай».
Отвечает он снова голосом Ди. По крайней мере того Ди, которого я знаю.
— Я не уверен даже, существует ли такая. Я ходил в спецшколу. А потом меня выцепили — со стипендией — на подготовительный курс в одну частную, которая даже подороже будет, чем «Сидвел френдз». Вот тебе, Мисс Спесивость.
— Почему же ты не сказал ей, где учился?
Ди смотрит на меня и отвечает — снова тем же голоском, которым разговаривал с Кендрой.
— Ну, если уж телочки так хотят видеть во мне отребье из гетто… — он делает паузу и переключается на слащавую и развязную гейскую интонацию — или супергомика… — следующее он говорит глубоким голосом, каким читает Шекспира, — я не возьму на себя обязанность лишать их этих иллюзий.
