Иногда во внезапно трезвеющих людях проявляется удивительная энергия!
Стоило вспомнить моего деда!
Мы ржали, это было так похоже на "Броненосец Потемкин", который озвучивал наш обезумевший кэп.
С тех пор наш крейсер нес имя "Бронетемкин Поносец"! На пару дней вся эта кутерьма нам скрасила жизнь.
Наконец наш поносец вошел в подозрительно тихие, зловещие воды Вилюя.
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
Идиотство! Мы опять не попали! Нас здесь никто не ждал. Не то что генерал, даже комары обалдели, когда мы сошли на берег.
Еще бы! Прибыло тридцать свежих с кипящей кровью! Надо было плыть дальше.
К нам пришел капитан, похожий на переодетого старшину. Такой он был грязный и стеснительный. Он был трезв и забавно выбрит. Казалось, он брился под бомбами. Столько порезов на нем было. Все они были аккуратно обозначены клочками газет. Он их забыл на лице, бедняга. Он не знал, куда девать руки от стыда. Он так глубоко залез под свою фуражку, что никто не видел его стыдливых глаз.
Оказывается, пришел приказ, и нам нужно было снова плыть.
Нас ждали в городе с названием, которое мы все хором возненавидели.
Кытыл-Жура.
Кэп сказал, что команда устала. Капитан пожал плечами. Мы тоже молчали.
Чувствовалось что-то тревожное.
- - - Можете отдохнуть немного, - - - сказал он, - - - только - - - поосторожней в Вилюйске - - - солдаты здесь - - - не в почете - - -
Мы решили быть осторожнее и вырвались в город.
Кроме киосков с газетами, урн, полных голубей, и мрачного Дома культуры здесь ничего не было.
Но мы все равно были осторожны.
Смешно вспоминать, как мы бродили по этому ДК по щиколотку в шелухе подсолнечника, как печальные петухи без курочек.
Шел старый фильм. Название не помню.
Такой старый, что я видел его еще в детстве. Что-то с Гойко Митичем.
Мы остались. Пришли молчаливые люди с кульками семечек.
Когда фильм начался, кто-то из наших попробовал склеить девицу.
Подсел. На фоне экрана было хорошо все видно.
Черт возьми, наш словарный запас тогда был как у пятиклассников. Но все-таки!
Я видел, как солдат щебечет воробушком.
Девица громко разгрызала семечки и сплевывала их в ладонь.
Если бы за молчание действительно платили золотом, она была бы сказочно богата!
Она не проронила не слова.
Минут двадцать наш парень разворачивал перед нею свои перья, красовался, палил из всех орудий! Ей было хоть бы что.
И тут я увидел, как он внезапно вскочил и пулей вылетел из зала.
Мы следом.
Он, выпучив глаза, метался по фойе.
Мы не поверили, когда он рассказал в первый раз. Мы думали придуривается.
Нет.
Он действительно выглядел так, будто ему показали труп его матери.
Его трясло.
Оказалось, эта девица была не только глухая.
Я никогда не знал, что в наше время, в наше могучее время, еще существует такая вещь, как проказа. У Джека Лондона читал.
Так вот, эта дама, которая выслушала молча нашего парня, была из лепрозория.
Она была прокаженной!
Мне в тот момент показалось, что я сошел с ума! Здесь, в фойе, мы стояли рядом с парнем, который минуту назад клеил прокаженную.
Оказывается она просто тихо показала ему лист из тетради, где было написано, что она прокаженная, но не заразная.
Мы ему поверили, когда он сказал, что это лист из тетради, из ученической тетради.
- - - Ох бля! - - - Бля! - - - Ну тетради! - - - В которых маленькие пишут! - - - С толстой и тонкой линией! - - -
Можно было подумать, что мир сошел с ума в наше отсутствие.
Прокаженные, которые разгуливают по городу с запиской, что они - не заразные!
От этого стало холодно в мошонке.
И тут мы обомлели.
Эта девица выходила из зала! Ха! Наверное, ей не понравился Гойко Митич!
Она остановилась, заметив своего ухажера. Мы тоже замерли и несколько секунд созерцали друг друга.
Если можно назвать созерцанием то, как мы вытаращили глаза.
Она была спокойна. У меня дико начали чесаться шрамы от "забайкалки".
На первый взгляд все было в порядке.
Только через пару секунд стало ясно. Она носила перчатки и сапоги.
Это в июле, в жару!
Мы попятились. Она усмехнулась. Хорошенькие у нас были глаза в тот момент!
Сколько сострадания, сколько милосердия в них светилось!
А сколько любви и братской нежности!
Она нам улыбалась!
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
Все было так просто, что мы не могли в это поверить.
Следом за ней вышли трое. Высокая заметная женщина и двое мужчин.
Женщина сразу все прочитала по нашим лицам.
Оказывается, это была свадьба!
Мы мотали головами и виновато улыбались. Мы не могли поверить, что ее сын, один из двоих мужчин, женится на прокаженной.
Девушка отошла в сторону, ее будущий муж подошел к ней, и они стояли вместе.
Эта женщина, видно, в прошлом красивая, нам рассказывала, а я смотрел на ее большие странные уши. Они светились сквозь седину.
Я навсегда запомнил эту красавицу и ее странные уши, светящиеся сквозь седые волосы, зачесанные старомодно и трогательно.
Оказывается, эта девушка едва смогла получить разрешение на брак. Ее отец, стоящий одиноко, кивнул.
Это был высокий человек с постоянными вибрациями. В нем чувствовалась большая сила, какая иногда бывает в старых офицерах, молчаливых, прошедших войну.
Я слушал и смотрел на эти две странные пары. Они складывались в пары! Отец и мать. Дочь и сын.
В невесте, в этой прокаженной, было достоинство. Она была похожа на бедную, но опрятную королеву.
Загс открывался только в три, и они зашли посмотреть фильм, переждать.
Мы смотрели им вслед. Пять пар глаз.
Старая красавица сказала, что невестка должна на какое-то время вернуться в санаторий. Она так и сказала: "В санаторий". И посмотрела на своего сына. Неизвестно, что там было между ними, сын, усмехнувшись, обнял свою невесту, и они пошли.
