В дождливые дни я приходил к Надьке в интернат, и мы сидели на полу в коридорах, прислонившись к стенам. Мы молчали. А когда хотели сказать то, что чувствовали, что в нас происходило...
Только мычание и ругань, только обычные слова лезли из нас.
Мы молчали. Мы не смотрели в глаза. А когда все-таки пытались взглянуть - ничего не видели от слез.
Прошел ноябрь. Выпал снег. Надьку отправляли на лечение в большой город.
Там придумали новый способ для таких, как Надька.
Она не верила.
В те дни, когда стало светло от снега, от белого башмака зимы, вставшего на черную землю, мы бродили по городу, грустно-легкие.
Мы так и не научились говорить, но мы научились не молчать.
Никогда мы не говорили ни об Игоре, ни о подвале.
Только перед самым отъездом она не выдержала.
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
Эти ночи Игоря, когда мы уходили и он оставался один. Ночи, когда мы спали в своих теплых постелях. Ночи, в которые уложилась его жизнь. Ночи, когда приходили эти три женщины.
Когда их мужья пришли в подвал и выволокли его. Когда отвели его на пустырь.
Когда он кричал им, что ничего не было! Ничего он не сделал! Они просто приходили! Просто! - - - Я не знал почему! - - - Они приносили еду! - - - Просто еду! - - - Мы жрали! - - - Я не знал, зачем они приходили! - - -
И Надька кричала, как он кричал. Она упрашивала меня, как он упрашивал этих мужиков. - - -
Он мне сказал! - - - Он был мальчиком! - - - Никогда! - - - Никогда не был с женщиной! - - - Он не понимал - - - Зачем они приходили! - - - Они просто сидели с ним и ели! - - - Зачем?! - - - Я не понимаю! - - - Ты, Фриц, понимаешь?! - - - Скажи! - - - Зачем они приходили?! - - - Зачем?! - - -
Мы сидели, прижимаясь к батарее. Я молчал. Я знал, зачем они приходили.
Я помнил, как мы лежали с ним вместе. Я знал, зачем они приходили.
Это знание уснуло во мне. Под снегом той зимы. У раскаленной батареи я похоронил, закопал ту ночь с Игорем. Ту ночь, когда я думал, как буду ждать его, пока он будет сидеть в тюрьме за свое дезертирство. А я буду ждать, как ждали своих близких многие в нашем городке.
После первого срока был второй, потом третий, а потом они получали срока не выходя, не освобождаясь.
И по возвращении, через пятнадцать, через двадцать лет, он приезжал на электричке. В телогрейке, в наколках. У него было другое лицо. И у нее было другое лицо.
Они шли по городу, щурясь. Она гордая и старая, в старом новом платье.
Так было...
А потом начиналось снова и снова. Срок - освободился. Срок - освободился.
До самого конца, до смерти.
Жизнь на окраине, в бараке, с чифиром. И закаты...
- - - Чередой за вагоном вагон - - - С легким стуком по рельсовой стали - - - Спецэтапом идет эшелон - - - С Украины в таежные дали - - -
И очень громко с надрывом под этим закатом - - - - - - - - -
- - - Не печа-а-лься, люби-и-мая! - - - За разлуку прости ты меня! - - - Я вернусь раньше времени! - - - Золотая, поверь! -- - - - - Как бы ни был мой при-и-говор строг - - - Я вернусь на родимый порог - - - И погибну я в ласках твоих! - - - Зада- а-хнусь от любви! - - -
Кладбище. Наше кладбище, где он наконец успокаивался. Где он задыхался в объятиях земли. С фотографией молодой на памятнике. В рубашке с воротником по моде. Хохочущий, с волосами длинными.
Та ночь... Длинная-длинная. Когда я ждал Игоря из лагеря. Когда был всеми старыми женщинами, которые ждали и дожидались своих Игорей.
Та ночь-жизнь уснула под первым снегом. В полном молчании.
Я стал как мертвец с незакрытыми глазами.
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
Часть вторая
ТИКСИ.
DIRECTION SAINT-DENIS
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
Они давали нам бром! Чтоб не стоял! Ха-ха!
Подмешивали в компот. Потом этот компот пах аспирином.
Мы вслух мечтали о похоронах нашего старшины. Сидя перед стаканами с вонючей жидкостью. Мы мечтали в деталях.
Как понесут его, красивого и седого, в цинковом ящике. К самолету. И мы будем ронять скупые мужские слезы. Сняв пилотки, мы будем махать вслед.
А потом напьемся браги с тем сахаром, который героический старшина воровал.
Убийцам нужно учиться терпению у жизни.
Старшина входил, и мы вставали. Надевали бушлаты с фамилиями, написанными хлоркой на спине. Выходили строиться. Падал снег. Он тоже пах бромом.
Ха-ха! Бром!
Они думали, что наша плоть покорно будет спать. Два года мы будем только мочиться!
По утрам в казарме стояли палатки одеял. Старшина ржал, когда выходил из каптерки на рассвете.
"Ро-о-о-о-о-ота, подъе-е-е-е-м!"
Мы маршировали мимо него в серых от грязи кальсонах с бешеной эрекцией.
- - - Во дают! - - - Бром! - - - Химия! - - - Ха-ха! - - -
Старшина гордо нас оглядывал. - - - Бульдозеры! - - -
- - - Вам автоматы можно вешать! - - - Ну и пушки! - - -
Утреннее шествие возглавлял Сафа. Татарин с Поволжья. - - - Они меня доведут! - - - Офицерье поганое! - - - Я еще раз сяду! - - - Сволочи! - - - От этого брома еще у меня больше стоит! - - -
Сафа отсидел два года за драку. Он устроил бойню на собственной свадьбе.
- - - Не помню - - - почему, - - - говорил он, - - - что-то мне не понравилось - - - Что-то мне совсем не понравилось - - - Я был жених - - - А меня поили - - - Как коня - - - Со всех сторон - - - Сами виноваты - - -
Красавец Сафа. Он выглядел дико. Как медведь, которому не давали спать всю зиму.
Через пару дней после разгона собственной свадьбы его забрали. Прямо из постели. Он даже не проснулся.
Невеста рыдала вместе со всей деревней. Она была вся в крови.
Я испугался - - - Суки! Кто-то меня предал! - - - Потом выяснилось, чья это кровь - - - Председательский сынок! - - - Как из быка хлестала! - - - Все платье залил - - - Белое, красивое - - -
Он просидел два года. Когда вернулся, у жены были другие глаза.
- - - Глаза! - - - Вихляться стали глаза - - - Никого я не тронул - - - Все письма сжег - - - И платье сжег - - - А потом председатель меня сюда - - - В Заполярье - - -
У Сафы были красивые зеленые глаза и очень нежные губы. Вообще-то из ста человек не судимыми были шестеро. Я, трое туркменов, тихих, как верблюжата, еврей из Сумгаита и собака старшины по кличке Хиросима.
