- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
Я не знал, как Игорь ушел в свою армию. Я не знал, что там было.
Обычно все из нашего городка, из деревень вокруг уходили на рассвете.
Или осенью, или в начале лета. Или по первому снегу, или в запахе первых тополиных листьев.
Обыкновенно все напивались. Все родственники, все друзья. Пели песни всю ночь. Смеялись и плакали. Иногда дрались. Эти битвы были скорее как неумелые мужские объятия.
Кто-то играл на аккордеоне. А потом, кто стоял на ногах, шли пешком на рассвете в военкомат. Шли молча.
Это было похоже на похороны и на свадьбу одновременно. Невеста была общей. Твоя судьба на два или три года. Это была степь. Это была земля.
Она пережевывала все и спала.
Так будут хоронить меня, когда я уйду в свою армию.
И, наверное, так же хоронили Игоря.
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
Я ходил в школу. Учился взрослым привычкам.
Потел на физкультуре под общий хохот. Делал вид, что мне по хую.
Когда Лешка Сарафан сказал, что слабо Фрицу прыгнуть с крыши в снег, я, идиот, прыгнул. Потом срал два дня кровью.
Когда Ирка, она первая начала носить колготки, влюбилась в Лешку, я передавал записки.
И потом Лешка сделал из моей морды клубнику со сливками, за то, что я опоздал однажды и пришел на час позже. Он разбил все кулаки об меня.
Но по яйцам не бил. Это был закон.
Лет через десять Лешку Сарафана найдут на старом элеваторе с иголкой, торчащей из ляжки. "Горячий укол". Ни мать, ни отец не смогли опознать то, что осталось от Лешки Сарафанова.
На старом нашем элеваторе было много крыс.
Его опознала Ирка. Они женились в конце концов. А нашли его весной, когда снег сошел.
Ирка на выпускном была беременна. Она спокойно заходила в наш туалет.
Там в смывном бачке мы прятали водку.
Лешка злился: - - - Куда ты прешься! - - - Иди в свой! - - - В женский! - - -
Ирка махала рукой и, выпятив живот, взбиралась на унитаз.
Мы курили там. Среди надписей и рисунков.
Я напился тогда, на выпускной, так, что не смог натянуть ботинки.
Ноги распухли. Я брел босиком, с ботинками в карманах пиджака. Они все время выпадали.
Я поднимал их и снова, шатаясь, плелся домой. Шатался я, наверное, подражая отцу. Было утро. Я нажал на звонок и так стоял долго.
Открыв дверь, отец удивленно поднял брови.
- - - Во как напился!!!! - - - сказал он и бережно подхватил меня.
Он был счастлив в то утро. Я был похож на него.
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
Я возвращался из школы через квартал, который называли "Колыма".
Здесь в бараках жили те, кто только освободился или кого перевели на "химию".
Здесь меня ни разу не избили. Я был слишком смешной для этого.
Здесь, проходя, я слышал: - - - Чередой за вагоном вагон... С легким стуком по рельсовой стали... Спецэтапом идет эшелон... С Украины в таежные дали... Здесь на каждой площадке конвой... Три доски вместо мягкой постели... И на крыше сидит часовой... Положив автомат на колени - - -
Без музыки, без гитары, просто в открытое окно мужик пел и шил сапог.
У него, я помню, не было ни одного зуба во рту. Он пел тихо-тихо, себе под нос.
Я замедлял шаг. Пахло табаком. На подоконнике стакан, почерневший от "чифира".
- - - Здравствуйте, - - - говорил я.
- - - Здорово, круглый, - - - шепелявил мужик из окна.
И он запевал снова: - - - Не печалься любимая... За разлуку прости ты меня... Я вернусь раньше времени... Золотая, поверь... Как бы ни был мой приговор строг... Я вернусь на родимый порог... И погибну я в ласках твоих... Задохнусь от любви - - -
А дальше я слышал только свист. Видно, он не знал слов. Я проходил рынок, где летом валялись собаки, а зимой лежал грязный снег.
Здесь мясник зарезал карманника.
Я помню его огромного, в валенках, в грязном белом фартуке посреди толпы, с опущенной головой, с опущенными руками.
Он удивленно смотрел на мальчишку, съежившегося в буром мартовском снегу. Тот, сжав глаза, дергал ногами. Говорили, что пацана откачали.
Я их больше никогда не видел. Ни мальчишку, ни мясника. Сам я жил на "Малой земле". Это была окраина. Дальше только степь, суслики, которых мы выливали
[2]
и жарили на костре, тарантулы, коровьи черепа, трава, жаворонки весной, сокол-пустельга, стерегущий мышь, и тоска, тоска...
Отцветали травы, зацветали вишни, отрастали волосы, отстригались ногти.
Я взрослел. Мастурбируя, я уже кончал со спермой.
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
Я увидел Игоря на рынке. Мы с матерью купили много всего. Сетки резали руки.
Это было в августе. Он стоял в подъезде. Я остановился, мать прошла дальше по рядам, а я остановился.
Его глаза смотрели поверх голов. Меня поразило, что у него в ботинках нет шнурков.
Я стоял как вкопанный. Он должен был быть в армии! И в этот момент наши глаза встретились. Он быстро- быстро заморгал.
Понял, что я его узнал.
Озираясь, он замотал головой и бросился бежать. Он бежал по лестнице вверх. Я видел, как он мелькает в окнах подъезда!
Я стоял как громом пораженный.
Мать вернулась. Она ругалась. А я стоял, пытаясь понять, что произошло.
Он сбежал! Сбежал из армии!
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
Потом я успокоился. Надька-сухоручка меня отвела через пару дней на стройку. Здесь уже год были только коты, консервные банки, и мы иногда выливали свинец.
Здесь, в подвале, он жил.
Здесь, в "темнушке", он поставил пивные ящики и накрыл их телогрейкой.
Это была его постель. Мы приходили с Надькой в определенное время, только по вечерам. Приносили какую-нибудь еду.
- - - Суп не приносите, - - - сказал он, - - - хлеб - - - и ты, Фриц, что-нибудь мясное - - - яйца можно - - - суп не надо - - - и хлеб белый - - - и сахар - - -
