— ...Ожерелье совершенно волшебное...
— ...Неужели все бриллианты в диадеме подлинные?!
— ...Как прекрасен ваш изумруд, Serge! — восхищенно проговорил Кокто.
— Это старинный фамильный перстень, очень неплохой, — отвечал Дягилев, отставляя унизанную кольцами руку и любуясь игрой электрического света в гранях камней. Он, казалось, уже овладел собой и лишь изредка кидал на Дзержинского свирепые косые взгляды, которые тот, не подозревавший, что его переговоры с агентом замечены, принял, в свою очередь, за извращенные знаки внимания и отвечал на них испепеляющим презрением.
— Да, monsieur Дягилев, вы знаете толк в камнях... — подхватил Пруст. — А это что за уродец? — Один из дягилевских перстней, действительно, смотрелся вопиющим диссонансом: это было толстое, низкой пробы кольцо без камня, потемневшее то ли от времени, то ли от небрежного ухода.
— А этого «уродца» сам Петр презентовал моей прапрапрабабке, — сказал Дягилев. — Уникальная вещь, реликвия. На его внутренней стороне какие-то загадочные письмена... Я с отроческих лет всегда ношу его как талисман.
Тут Дзержинский и Ленин подобрались и навострили уши, но, поскольку необходимо было ревностно охранять тайну кольца как друг от друга, так и от любого постороннего человека, ни жестом, ни вздохом не выдали обостренного интереса.
— А что за письмена? — заинтересовался Пруст. — Нельзя ли на них посмотреть? Я обожаю реликвии.
— С удовольствием показал бы их вам, — со смущенной улыбкой ответил Дягилев, — но проклятое кольцо сидит ужасно туго... Его удается снять лишь основательно намылив. К сожалению, мои габариты несколько увеличились со времен отрочества. — И он горько вздохнул.
— Monsieur Ленин, вы меня не слушаете...
— Да-да, вы совершенно правы, m-me Арманд, — невпопад отозвался Владимир Ильич.
Не только красотка Инесса, но весь сонм райских гурий теперь не мог бы отвлечь Ленина от захвативших его практических соображений. Он так занервничал, что даже начал ерзать на сиденьи. «Чем чорт не шутит — вдруг дягилевская прапрапрапрабабка и вправду согрешила с любвеобильным Петром, и заветное кольцо давным-давно уплыло из императорского дворца... Болван Дягилев, конечно, не подозревает о волшебных свойствах кольца, иначе б не болтал о нем всякому встречному... Говорит, будто не может сиять — притворяется? Да вроде бы нет — пальцы и вправду толстые, как сосиски... Правда, чтобы все было тип-топ, кольцо я должен получить из рук Михаила или, по крайней мере, после его отречения, а он, бездельник, еще и не думал на престол всходить... Но все же пускай оно лучше у меня полежит до поры до времени — целей будет. Да, может, это вовсе и не то кольцо?
Итак, необходимо как можно скорее подкараулить дражайшего Сергея Палыча в каком-нибудь тихом темном переулке и взглянуть на кольцо, а если окажется, что это ОНО, — завладеть им, не останавливаясь ни перед какими препятствиями. Однако какой здоровенный мужичина! С ним не всякий справится. Допустим, оглушить ударом сзади по голове... А как же стащить с него колечко? Намылить, намылить... Но в баню он, наверное, не ходит, а если и ходит, то не один, а в такой компании, где мне делать уж совершенно нечего. Что ж, придется носить с собой кусок мыла, вот и все». Примерно те же мысли проносились в голове и у Дзержинского, с той лишь разницей, что Феликс Эдмундович намеревался для осмотра надписи на внутренней стороне кольца воспользоваться не мылом, а скальпелем, предварительно, разумеется, умертвив обладателя толстого пальца.
— ...Monsieur Ленин! Да что с вами такое? Вам нехорошо? — участливо спросила Инесса.
— Мне хорошо, camarade... То есть chérie... — рассеянно пробормотал Владимир Ильич. — Давно мне не было так хорошо.
— Ах, уже так поздно... Мне нужно ехать домой...
«Уехать с ней? Уехать — и на несколько часов забыть о кольце? Но железо нужно ковать, пока оно горячо...» Ленин разрывался между желанием насладиться обществом Инессы и необходимостью немедля приступить к слежке за Дягилевым, поскольку того, по всей видимости, весьма трудно будет застать одного, без толпы приятелей и прихлебателей. «А ну как — неровен час — с Дягилевым что-нибудь случится, и драгоценность достанется чорт знает кому? Начать слежку сегодня же... Но Инесса... Разве послать к чортям собачьим кольцо, и престол, и корону? Что такое корона по сравнению с этой грудью, осиной талией и ножками?! (Лазая под столом, он успел заметить, что ножки m-me Арманд, обтянутые ажурными чулками и обутые в крохотные ботиночки, были и впрямь хоть куда.) С другой стороны — что такое Инесса? К чертям Инессу... Милая, удивительная Инесса... Ах, да что Инесса! Делу — время, потехе — час. Гувернантка... Если это окажется то самое кольцо — все принцессы и герцогини будут к моим услугам».
— Ma chérie, — сказал он, целуя ей руку, — мне и в самом деле нехорошо...
Выбор был сделан. M-me Арманд — разочарованная, плохо скрывающая обиду, — уехала с вечера в сопровождении какого-то облезлого барона. Ленин проводил ее взглядом исподлобья; ревность, досада, раскаяние кусали его; была минута, когда он уже было привскочил с места, чтобы бежать за ней, но... Какой мужчина на его месте выбрал бы иное? Времена трубадуров давно миновали.
...Больше в тот вечер ничего заслуживавшего упоминания не произошло. Только ни в чем не повинный Вацлав получил увесистую затрещину от Дягилева.
Следующие несколько суток прошли в наблюдениях. Переодетый французским матросом, с золотой серьгою в ухе, Ленин провожал Дягилева до дверей отеля, таскался за ним по улицам, исправно посещал спектакли и репетиции — безрезультатно! Сергей Павлович ни на минуту не оставался один и даже бань не посещал, по-видимому предпочитая принимать ванну у себя в номере, куда вломиться было никак невозможно, потому что и там постоянно толокся всякий сброд, да еще Шаляпин спал на кушетке — легендарный бас так мандражировал перед выступлениями, что не мог оставаться в своих апартаментах, жался туда, где было побольше народу, — и храпел ужасно громко.
Много раз за эти дни Ленин вспоминал о прелестной француженке. «Она обиделась... Дуреха, знала б, какая ставка на кону! Если стану царем — я ее не оставлю милостями... А если вытяну пустышку — никогда не поздно принести извинения. Объясню, что у меня в тот вечер отчаянно расстроился желудок... Нет, нужна более романтическая причина. Ну да уж совру что-нибудь... И какого чорта Дягилеву на месте не сидится? Ладно, рано или поздно я его подкараулю... Но что же дальше? Он ведь не станет послушно ждать, пока я буду намыливать его палец и стаскивать колечко, а прихлопнет меня своей ручищей как муху. Разыграть сценку? Но какую?! А, ладно! Главное — ввязаться в драку, а там посмотрим». Так думал Владимир Ильич, когда в очередной раз, прячась в тени каштанов, издали сопровождал Дягилева и его спутников на promenade.
И тут ему в глаза бросилась осторожно шагающая по противоположной стороне тротуара худая высокая фигура рыжебородого слепца в темных очках и с палочкой. Этот слепец уже несколько раз попадался ему. Он всегда выбирал для своих прогулок те же маршруты, что и Дягилев. Это показалось Ленину подозрительным. Он на некоторое время переключил внимание с Дягилева на слепого и вскоре заметил, что «слепой» украдкой глянул на свои наручные часы. «Все ясно, — решил Ленин, — перед нами полицейский агент. Этого еще недоставало!»
