Как сказала Ева? Девятая могила слева. Я двинулась в глубь кладбища, по пути считая надгробия. Никаких украшений, никакого мрамора, простые камни. Кладбище для бедных. Я дошла до девятой могилы и присела на корточки, пытаясь прочесть надпись, но она заросла мхом. Ключом от машины я соскоблила мох. ВЕРА РЭЙ. 1910–1933. И больше ничего.
Я покачала головой. Ни единого слова о том, что она была возлюбленной, матерью, дорогой подругой, сестрой, дочерью… Только имя и годы рождения и смерти. Что происходит с этим миром? Здесь такая значительная фамилия, как Кенсингтон, превращает вас в человека особенного, а фамилия как Рэй делает вас человеком ничтожным, о котором вполне можно забыть. Я пристально посмотрела на могилу Веры. Я не позволю им забыть о тебе, Вера.
И тут я с волнением заметила колючую ветку ежевики, обвивающую скромное надгробие. На фоне бархатных зеленых листьев сияли белые цветы. Я вспомнила о том, что мне говорил мистер Мерфи. Ежевика выбирает особенные души и защищает их. Разумеется, она выбрала Веру. Под моими ногами задрожала земля, когда за ветхой оградой по улице на полной скорости промчалась машина.
* * *
На обратном пути в редакцию я думала об Этане. Совершенно очевидно, что ему не понравилась тема моего расследования, но как только он прочитает очерк, он поймет, насколько важна эта история. Это мне подсказывало сердце. Мне не терпелось показать ему черновик. Гленда, несомненно, будет не в восторге, но для меня это не имело значения. А вот мнение Уоррена много для меня значило. У него слабое сердце. Выдержит ли он, узнав мрачные секреты своей семьи? Или они причинят ему слишком много боли? Но, в конце концов, он же не знал, что его двоюродный брат не только был похищен, но и приходился ему сводным братом.
Когда я вернулась в офис, Фрэнк уже ждал меня и грыз карандаш.
Я бросила сумку на пол.
– Что случилось?
– Очерк зарубили.
– Кто? Почему?
Он разочарованно покачал головой.
– Я ничего не смог сделать. Тебе придется поговорить об этом со своим мужем.
Мои щеки пылали, пока я торопливо шла мимо кабинетов в офис Этана. Он предупреждал меня, что тема ему не по душе, но я не верила, что он и в самом деле зарубит мой очерк.
Когда я вошла, Этан стоял спиной к двери. Я закрыла за собой дверь.
– Как ты мог? – воскликнула я.
Он повернулся ко мне, в руках у него был черновик моего очерка.
– Это хорошая история, Клэр. В самом деле, браво.
– Ты не можешь запретить публикацию. Не можешь!
– Могу. – Его глаза казались далекими, пустыми. Не знаю, что больше всего меня волновало в этот момент, «смерть» очерка или конец нашего брака.
Я села в кресло перед его столом и с шумом выдохнула.
– Послушай, – сказал Этан, усаживаясь на стул, – это решение принял не я.
Я подняла глаза.
– Не ты?
– Нет. Это сделал Уоррен.
– Что?
– Да, – продолжал Этан. – Он знал, что ты работаешь над этой статьей, и просил меня прислать ему черновик по факсу, когда ты закончишь.
– Я не понимаю. Он ничего мне об этом не говорил. Откуда он…
Муж пожал плечами.
– Уоррен прочитал очерк.
Я поджала губы.
– И, насколько я понимаю, статья ему не понравилась.
Этан кивнул.
– Боюсь, тебе придется самой поговорить с ним. Мой дед – все еще почетный главный редактор.
– Поговорю, – пообещала я, вставая.
– Уоррен вернулся домой из больницы, он еще слаб, но поправляется довольно быстро.
Я кивнула и тут заметила чемодан, стоявший возле стола Этана. Его куртка лежала на дорожной сумке. Очевидно, он собирался куда-то уезжать.
Я озадаченно на него посмотрела.
– Куда ты едешь?
– Ах, это. – Муж встретился со мной взглядом. – Я подумал, что мне стоит пожить некоторое время на острове… Пока мы во всем не разберемся. Мне показалось, что разлука… пойдет нам на пользу. – Он искал в моих глазах одобрения. – За последний год нам через многое пришлось пройти, – продолжал Этан. – Стоит пожить отдельно. За это время мы оба можем понять, что делать дальше.
– Да, – быстро согласилась я. – Разумеется.
К глазам подступили слезы. Я обошла вокруг стола и поцеловала его в щеку. Я знала, что должна немедленно уйти, иначе я рисковала расплакаться прямо в кабинете Этана. Мне не хотелось умолять его остаться. Я хотела, чтобы муж сам захотел этого.
– Что ж, – произнесла я, ощущая комок в горле, – я полагаю, что это… наше прощание.
Я не посмотрела на Этана и не стала слушать его слов, я просто направилась к двери. Я должна была уйти. Мне было душно в этих четырех стенах, воздух как будто сгустился. За дверью я зажмурилась и вспомнила о маленькой парусной шлюпке, которую подарила мне бабушка, когда я была ребенком. Воспоминание, поначалу смутное, стало ясным и настолько отчетливым, что я как будто почувствовала брызги соленой воды на своем лице. Я с радостью играла с этой шлюпкой каждое лето в теплых лужах на пляже, пока однажды в июле я не набралась храбрости пустить лодку в океан. Эту идею подсказала мне детская книжка 1950-х годов, которую я нашла в шкафу в гостевой спальне. Она называлась «Скаффи-Буксир»
[9]
. Я опустила свою игрушечную лодку в воду и слегка подтолкнула ее. Налетевшая волна тут же подхватила ее своими щупальцами и унесла в океан. У меня разрывалось сердце, когда я смотрела ей вслед. Потом я часто приходила на берег и искала лодку, ругая себя. Я сама оттолкнула ее, и теперь я точно так же оттолкнула своего мужа.
Я выскочила на улицу и подняла глаза только тогда, когда услышала визг тормозов. В нескольких сантиметрах от меня сигналил разгневанный водитель.
– Смотри, куда идешь! – рявкнул сидевший за рулем мужчина. – Я едва тебя не раздавил!
Я кивнула и безразлично двинулась дальше. Перешла улицу и дошла до стоянки, где меня ждал «БМВ» Этана. Я несколько минут смотрела на сверкающий автомобиль, стараясь сдержать слезы. Машина переливалась под лучами весеннего солнца, такая осязаемая и такая печальная. Символ нашего неудавшегося брака. Я вернулась на тротуар и остановила такси.
* * *
Уоррен жил в старом многоэтажном доме в центре города. Много лет назад они с женой купили в нем пентхаус. Это было величественное место, по крайней мере, когда-то оно было таким. Терраса на крыше над гостиной стала моим любимым местом в Сиэтле. В теплые ночи мы с Этаном присоединялись к Уоррену, чтобы выпить там вина, считали звезды над головой и наслаждались панорамой города, которую могли видеть только птицы. Но теперь на эту террасу никто не выходил. Уоррену было трудно преодолеть винтовую лестницу – болели суставы, а Этан полностью погрузился в дела, ему было не до звездного неба. В последний раз я выходила на террасу весной и теперь обнаружила, что она превратилась в вотчину голубиной семьи, гадившей где только можно.
