Лемехов чувствовал эту печальную безысходность. Шаман и его жена напоминали пойманных птиц, которых поместили в неволю, подвергли дрессировке, заставили выступать перед публикой в цирке. И те смирились, принимали пищу из рук дрессировщиков, тайно тоскуя по воле.
– Ну, давай, Никифор, шамань!
Шаман Никифор затоптался, закружился на месте, затряс амулетами. Вместе с ним кружилась жена вокруг обложенного камнями костровища, где был набросан хворост. Гость Антон Афанасьевич пританцовывал в такт, насмешливо улыбался. Милостиво принимал подарок.
Шаман зажигалкой запалил хворост, прикрывая ладонями игривый огонек. Забормотал:
– Темный дух, улетай! Из горы улетай! Из реки улетай! Из тайги улетай! Из тундры улетай! Из неба улетай! Чтобы люди проплыли, прошли, пролетели, и ты от них отступи!
Шаман кружился вокруг огня, поворачивался на все стороны света, взмахивал руками, прогонял злого духа, как прогоняют назойливую муху. Жена повторяла его движения.
– Теперь буду просить добрых духов, чтобы они помогли тебе в дороге! – Шаман обратился к гостю, который наслаждался экзотическим зрелищем. – Повторяй за мной!
Он воздел руки к небу. Топтыгин и гость Антон Афанасьевич тоже воздели руки.
– Духи света, духи леса, духи реки, духи гор, духи ягод, духи рыб, духи птиц, дайте мне свою силу!
Он извлек из кармана свистульку, приложил ко рту и издал долгий вибрирующий звук, будто заныла, затрепетала струна. Этот дребезжащий унылый звук полетел в горы, к реке, к белому облаку. Женщина танцевала, звенела погремушками. Топтыгин и гость тоже танцевали. Лемехову казалось, что для заезжего гостя это была не только забава, но он и впрямь вымаливал у языческих духов благополучие и достаток, за которыми явился на край земли.
Лемехов слушал дребезжанье свистульки, которая должна была породить вибрацию вод, камней и небес. Разбудить дремлющих духов. Испросить у них благополучие и могущество.
Но духи не просыпались. Магическая свистулька была забавой. Ее звук не проникал в толщу гор и глубину вод. Шаман и его жена были пленниками, у которых отняли их чудодейственный дар. Выставили на потребу зевакам. Горы, река, белое облако смотрели на шамана с печальным безмолвием. Лемехову казалось, что они испытывают к пленнику сострадание.
– Ну, спасибо, Никифор, хорошо пошаманил. – Топтыгин извлек из кармана деньги, передал шаману, и тот торопливо сунул их в складку хламиды. – Теперь пошли, Антон Афанасьевич, дело делать! – приобнял гостя и повел его по берегу к стоявшему танкеру.
В небе застрекотало. Над рекой возник крохотный вертолет. Сделал круг над сияющими водами. Опустился на берег, разгоняя винтом водяное солнце.
Лемехов потащил к вертолету поклажу. В прозрачном пузыре кабины, кроме летчика, могли разместиться еще два пассажира. Лемехов перебросил в кабину палатку, спальники, мешок с припасами. Угнездился в стеклянной колбе. И легкая стрекозка оторвалась от земли, взмыла ввысь, уклоняясь от каменных, хватающих пальцев. Развернулась над необъятным разливом Лены. Понеслась над мохнатой тайгой, над солнечными вершинами и тенистыми, полными тумана распадками.
Лемехов ощутил счастливую легкость и радостное доверие – не к пилоту в наушниках, не к сверкающему над головой кругу, – а к той волнистой таинственной линии, по которой двигалась его жизнь, подчиняясь Божественной воле, что влекла его по земным и небесным путям.
Полет продолжался недолго. Внизу сверкнула река, черно-блестящая, петлявшая в горах. Их вершины казались темными куличами, рассеченными надвое.
Сделав заход над рекой, вертолет опустился на отмель, и Лемехов, не успевая оглядеться, поспешно выгружал поклажу. Вертолет, как пернатое семечко, взмыл, и его унесло за гору, умолк его стрекот.
Лемехов оглянулся вокруг и безмолвно ахнул. Мимо неслась река в черных водоворотах с серебряными завихрениями. Словно со дна всплывали слепящие слитки. За рекой громадно, заслоняя небо, вставали горы. Каждая была распилена надвое. Одну половину горы унесли, и открывался срез, похожий на громадную каменную страницу. Эта страница была покрыта темными письменами, будто скрижаль с загадочным текстом. Одна страница прилегала к другой. Словно кто-то разложил на отдельные страницы громадную книгу. Темные знаки, иероглифы, символы слагались в священный трактат, повествующий о Сотворении мира.
Лемехов старался разгадать иероглифы. Они были вырезаны на камне неведомым великаном, таинственным летописцем. Рассказывали о первых днях творенья. Было чувство, что сюда, в этот грозный и дивный храм, привела его воля Всевышнего, чтобы открыть закон, по которому был создан мир. Объяснить, как с этим законом соотносится его, Лемехова, жизнь, его крушение, и гибель, и медленное воскрешение.
Он стоял, благоговея, глядя на эти каменные печати, каждая из которых оставляла в его душе отпечаток. Он постигал священный текст и Божественный закон не разумом, не глазами, а дышащей грудью, на которую ложились каменные оттиски.
На вершинах гор росли тонкие островерхие ели. Им не хватало тепла и света. Они кренились все в одну сторону, как нагнул их полярный ветер. Высоко пролетел ворон, скрылся в расселине, и оттуда раздавалось его вещее карканье. Река несла в своих черных потоках серебряные браслеты и ожерелья. И Лемехову казалось, что сюда, с наступлением темноты, сойдутся великаны, те, что населяли молодую землю, и горы загудят от их каменных голосов.
Вертолет мог вернуться с Топтыгиным и московским гостем, и Лемехов стал готовиться к их прилету. Поставил палатку. Собрал хворост. Сложил из камней очаг. Пошел к реке и зачерпнул в котелок воду. Почистил и бросил в воду картошку, лук, всыпал ложку соли. Все было готово для ухи, а рыбу, как уверял Топтыгин, они наловят в первые полчаса.
Раскрыл чехол, в котором лежали спиннинги. Сел на камень, оглядывая прекрасные и пугающие горы, близкую тайгу, благоговея перед Творцом, который пустил его в свой священный чертог.
Из горной расщелины пролилась тонкая струйка дрожащего звука. Появился вертолет, похожий на звонкую осу. Сел в стороне на отмель. Из него высадились Топтыгин с компаньоном, в резиновых сапогах и комбинезонах. Двинулись к Лемехову. Вертолет улетел, словно его сдуло ветром. И стало слышно, как Топтыгин, обнимая гостя, говорил:
– Вы убедились, Антон Афанасьевич, что народ у нас головастый. Вы нам, мы вам. Слово держим.
– Только молчок. Деньги любят тишину.
Они приблизились. Топтыгин жадно взглянул на реку, на спиннинги:
– Давай, Немой, налей нам по сто грамм. Чтобы лучше ловилось. Так, нет, Антон Афанасьевич?
– Сто да сто – двести! – засмеялся гость. Было видно, что они с Топтыгиным были пьяны.
Лемехов налил в рюмки водку, отсек от буханки два ломтя, посыпал солью.
– Ваше здоровье, Антон Афанасьевич! Таких людей, как вы, раз-два и обчелся!
Он был щедр, хлебосолен. Уже подарил гостю женщину, шамана. И теперь дарил эти горы, реку, божественные скрижали.
