– Позвольте освободить вам место.
Он переложил стопку книг с мягкого стула. Я несколько раздосадованно подумала: он дает мне понять, будто не делал к моему приезду никаких приготовлений.
– Хорошо добрались? Хотите кофе?
Поездка была приятной, сказала я ему и отказалась от кофе.
Он сел за стол, покрутился на вращающемся стуле, заложил ногу на ногу и, слегка улыбнувшись, вопросительно развел руками.
– Что ж, мисс Фрум?
– Пожалуйста, зовите меня Сирина.
Он склонил голову набок, повторив мое имя. Потом благожелательно посмотрел на меня, выжидая. Я заметила, что у него длинные ресницы. Я готовилась к встрече, и поэтому мне несложно было ввести его в курс дела. Правдиво. Деятельность «Фридом интернэшнл», широкое поле деятельности фонда и его присутствие в разных странах мира, широта взглядов и неангажированность. Он слушал меня, все еще склонив голову, с выражением веселого скепсиса, и губы его чуть подрагивали, будто он был готов в любое мгновение вступить в беседу или перехватить инициативу, сделать мои слова своими, развить мои мысли. Как человек, с затаенным восторгом слушающий длинный анекдот, он поджимал губы, ожидая кульминации. Перечисляя писателей и художников, которым уже помог фонд, я представляла себе, что он видит меня насквозь, но воздерживается от комментариев. Ему хотелось, чтобы я взяла самую высокую ноту – хотелось понаблюдать за лгуньей вблизи. Полезно для будущего рассказа. В ужасе я отогнала эту мысль. Нужно сосредоточиться. Я перешла к рассказу об источниках богатства фонда. Макс считал, что Тому Хейли нужно дать представление о финансовой мощи «Фридом интернэшнл». Средства происходили от неравнодушной к искусству вдовы болгарского эмигранта в США, сколотившего состояние на покупке и промышленной эксплуатации патентов в двадцатые – тридцатые годы. После войны – муж-болгарин уже умер – она стала покупать в разоренной Европе полотна импрессионистов по довоенным ценам. В последний год жизни она благоволила некоему заинтересованному в культурном наследии политику, который создал «Фридом интернэшнл». Фонду она и завещала все свое и мужнино состояние.
Все, что я говорила Тому до сих пор, было правдой и легко проверялось. Теперь я намеревалась ступить в страну лжи и коварства.
– Буду с вами вполне откровенна, – сказала я. – Иногда мне кажется, что фонду попросту некуда девать деньги, фонду не хватает идей.
– Так как же лестно, что вы посетили именно меня, – ответил Хейли. И добавил, вероятно, заметив мое смущение: – Я не хотел вас обидеть.
– Вы не так меня поняли, мистер Хейли…
– Том.
– Том. Простите. Я не так выразилась. Вот что я имею в виду. В мире множество художников, которых держат в заточении или угнетают гнусные правительства. Мы делаем все, что в наших силах, чтобы помочь этим людям и принести их творения в мир. Однако сам факт страданий от рук цензоров еще не свидетельствует о художественной ценности писателя или скульптора. Так, например, в одном случае мы поддерживали бездарного польского драматурга только потому, что его произведения находились под запретом. Мы продолжим поддерживать его и впредь. А еще мы приобрели кучу мусора, созданного заточенным в тюрьму венгерским абстрактным импрессионистом. Поэтому руководящий комитет решил ввести в наш портфель нечто новое. Мы стремимся помогать талантам при всех обстоятельствах, вне зависимости от того, испытывают ли они политическое давление. В особенности нам интересны молодые авторы в начале их творческого пути…
– А сколько лет
вам, Сирина? – Том Хейли участливо перегнулся через стол, точно интересуясь течением серьезной болезни.
Я ответила. Он давал мне понять, что не потерпит покровительственного тона. И правда, нервничая, я стала говорить отчужденно и официально. Мне следовало расслабиться, вести себя менее натянуто и высокомерно, называть его Томом. Все это мне не слишком хорошо удавалось. Он спросил, училась ли я в университете. Я назвала свой колледж.
– По какой специальности закончили?
Я запнулась. Вопроса я не ожидала, и математика как специальность вдруг показалась мне подозрительной, так что я ляпнула не подумав:
– Английская филология.
Он радостно улыбнулся, будто ему приятно было нащупать со мной общую тему.
– Полагаю, вы закончили блестяще, с отличием.
– С отличием второй степени, по правде сказать. – Я сама не знала, что говорю. Диплом третьей степени выглядел бы постыдно, диплом с отличием первой степени заметно усложнил бы для меня дело. Я дважды солгала без надобности. Худо. Насколько мне было известно, простого звонка в Ньюнем оказалось бы достаточно, чтобы выяснить, училась ли некто Сирина Фрум на факультете английской филологии. Я не ожидала допроса. Простое домашнее задание, а я его не выполнила. Почему Макс не подумал о том, чтобы сочинить мне водонепроницаемую легенду? Я сконфузилась и почувствовала, что потею, и даже представила себе, как вскакиваю со стула, схватив сумочку, и без лишних слов выбегаю из комнаты.
Том продолжал на меня смотреть все так же – участливо и несколько иронически.
– Наверное, вы шли на диплом первой степени. Но поверьте, во второй нет ничего плохого.
– Я была расстроена, – ответила я, чуть оправившись. – Видите ли, на меня давило…
– Бремя ожидания?
Мы встретились глазами, и я отвернулась. Я читала его вещи, я досконально знала часть его мыслей, и мне трудно было выдерживать его взгляд. Взглядом я скользнула чуть ниже его подбородка и заметила серебряную цепочку изящного плетения вокруг шеи.
– Итак, вы упомянули писателей в начале их карьеры. – Он сознательно примерял маску доброжелательного профессора, вкрадчиво беседующего с встревоженной абитуриенткой. Надо было перехватывать инициативу.
– Вот что, мистер Хейли…
– Том.
– Мне не хотелось бы зря тратить ваше время. Мы прислушиваемся к советам достойных, знающих людей. Они долго обдумывают свое решение. Им понравились ваши статьи и ваши рассказы. Да что говорить, они были покорены. Надежда…
– А вы? Вы сами их читали?
– Конечно.
– И что вы о них думаете?
– Я всего лишь выполняю поручение. Мое мнение не имеет значения.
– Оно важно для меня. Что вы скажете?
Мне показалось, что в комнате потемнело. Я посмотрела мимо него, в окно. Вот полоска травы и угол соседнего здания. Там, в представшей моему взгляду комнате, такой же, как наша, проходил семинар. Девушка, ненамного моложе меня, вслух читала свое сочинение. Рядом с ней сидел юноша в пилотской куртке и, подперев кулаком щетинистый подбородок, кивал с умным видом. Преподавательница стояла ко мне спиной. Я повернулась к Хейли, опасаясь, что затяну многозначительную паузу. Мы снова встретились глазами, и я заставила себя не отводить взгляд. Такой странный, глубокий оттенок зеленого, длинные, как у ребенка, ресницы, густые черные брови. Но видно было, что уверенность покинула его, так что я снова была на коне.
