Меня пригласили сесть на один из стульев, и мы расположились подковой лицом к столу.
– Итак, Сирина, как вы у нас обустроились?
Я сказала, что обустроилась хорошо и что работа мне нравится. Макс знал о моем недовольстве, но в ту минуту это не имело для меня значения.
– Вы вызвали меня, потому что я
недотягиваю, сэр?
– Ну, для этого нам не нужно было бы собираться впятером, – ответил Тапп.
Послышались сдержанные смешки, и я тоже натянуто улыбнулась. «Дотягивать» – словечко, которым я никогда раньше не пользовалась.
Завязался разговор на общие темы. Кто-то поинтересовался о моей квартире, кто-то еще спросил, как я добираюсь на работу. Немного поговорили о сбоях на северной ветке метро, пошутили насчет столовской пищи. Чем дальше тянулся разговор, тем больше я нервничала. Мужчина в кресле, не проронив ни слова, смотрел на меня поверх сложенных домиком ладоней. Я же пыталась не смотреть в его сторону. Ведомая Таппом, беседа перешла на политические темы. Разумеется, мы поговорили о премьер-министре и шахтерах. Я сказала, что свободные профсоюзы – это важный институт. Однако сфера их действия должна ограничиваться вопросами заработной платы и условий труда. Профсоюзы не должны быть политизированы, в их задачи не входит свержение демократически избранных правительств. Это был правильный ответ. Меня попросили высказаться по поводу недавнего вступления Великобритании в Общий рынок. Я сказала, что вполне поддерживаю эту меру, так как она выгодна для бизнеса, покончит с нашей изолированностью, улучшит качество пищевых продуктов. Я не имела сформированного мнения на этот счет, но сочла, что лучше высказываться решительно. Тут я поняла, что мое мнение разошлось со взглядами присутствующих. Мы перешли к теме туннеля под Ла-Маншем. Нормативные документы были уже подготовлены, и премьер Хит только что подписал предварительное соглашение с Помпиду. Я была обеими руками за – представьте только, что от Лондона до Парижа можно будет добраться на экспрессе! Я даже удивилась собственному энтузиазму. И вновь оказалась в одиночестве. Человек в кресле скривился и посмотрел в сторону. Наверное, в молодости он жизнь готов был положить на защиту королевства от политических страстей континентальных европейцев. Туннель в его глазах был угрозой национальной безопасности.
Разговор продолжился. Мне устраивали нечто вроде собеседования, но я не имела представления, с какой целью. Невольно я вела себя так, чтобы понравиться присутствующим, тем более когда начало казаться, что мне это не удается. Я полагала, что встреча организована в интересах седовласого мужчины. Но за исключением одного недовольного взгляда он не выразил никаких эмоций. Руки его оставались сложены в молитвенном жесте, и кончиками указательных пальцев он чуть дотрагивался своего носа. Я старалась не глядеть на него. Мне было досадно, что я ищу его одобрения. Чего бы он ни хотел от меня, я тоже этого желала, я страшно хотела ему понравиться. Я не хотела смотреть на него, но когда мой взгляд скользнул по комнате, чтобы встретиться с глазами другого участника разговора, на мгновение он остановился на мужчине, но лицо его оставалось непроницаемым.
В беседе наступила пауза. Тапп указал на лакированную шкатулку, и желающим предложили сигареты. Я ожидала, что меня, как и раньше, попросят выйти из комнаты. Но седовласый господин, должно быть, подал незаметный сигнал, потому что Тапп откашлялся, будто собираясь перейти к новой теме в разговоре, и сказал:
– Что ж, Сирина, мы знаем от Макса, что в дополнение к вашей математике вы неплохо осведомлены о современных сочинителях – романы и все подобное. Ну, как это называется?
– Современная литература, – подсказал Макс.
– Да, говорят, вы необычайно начитаны и в курсе дела.
– Я люблю читать в свободное время, сэр, – помедлив, ответила я.
– Не нужно формальностей. Итак, вы в курсе этих современных вещей, которые публикуются.
– Я читаю романы в мягких обложках от букиниста, спустя пару лет после того, как они впервые изданы в твердом переплете. Новые издания, простите, не вполне соответствуют моему бюджету.
Моя педантичная поправка Таппа, казалось, смутила или раздосадовала. Он откинулся на стуле и прикрыл глаза, вероятно, дожидаясь, чтобы раздражение улеглось. Он размежил веки только на середине следующей фразы.
– Итак, если я назову вам имена Кингсли Эмиса, или Дэвида Стори, или, – он сверился с листом бумаги, – Уильяма Голдинга, то вы с точностью будете знать, о ком я говорю.
– Да, я читала этих авторов.
– И вы знаете, как о них рассуждать.
– Я полагаю, что да.
– Как бы вы их ранжировали?
– Как бы я их ранжировала?
– Ну да, понимаете ли, от лучшего к худшему.
– Они очень разные писатели… Эмис – комический романист, изумительно наблюдательный, и в его юморе есть что-то безжалостное. Стори – летописец жизни рабочего класса, по-своему замечательный. Голдинга сложнее характеризовать, возможно, он гений…
– Итак?
– С точки зрения удовольствия читателя, я бы поставила на первое место Эмиса, затем Голдинга, потому что он глубокий автор, ну а Стори был бы на третьем месте.
Тапп сверился со своими записями, затем взглянул на меня с мимолетной улыбкой.
– Ровно то, что у меня записано.
Моя проницательность вызвала у присутствующих шепот одобрения. Мне, впрочем, это не казалось особым достижением: в конце концов, существует лишь шесть способов организовать подобный список.
– А вы лично знакомы с кем-либо из этих писателей?
– Нет.
– Знакомы ли вы вообще с писателями или издателями или с кем-нибудь, кто был бы связан с подобной деятельностью?
– Нет.
– Встречались ли вы когда-либо с писателями и находились ли в их обществе?
– Нет, никогда.
– Или, быть может, вы писали о каком-нибудь писателе или адресовали ему, скажем, письмо с выражением восхищения его творчеством?
– Нет.
– Были ли у вас друзья в Кембридже, желавшие стать писателями?
Я задумалась. Среди моих приятельниц на факультете английской филологии в Ньюнем-колледже было немало девушек, имевших литературные амбиции, но, насколько мне было известно, все они предпочли различные сочетания уважаемой работы, супружеской жизни и беременности, отъезд за границу или погружение в остатки контркультуры в клубах наркотического дурмана.
– Нет.
Тапп выжидающе посмотрел на Наттинга.
– Питер?
Наконец, мужчина, сидевший в кресле, опустил руки и заговорил:
– Позвольте представиться, я – Питер Наттинг. Мисс Фрум, доводилось ли вам когда-либо слышать о журнале под названием «Энкаунтер»?
У Наттинга оказался ястребиный нос. К моему удивлению, он говорил высоким тенором. Мне казалось, что когда-то я слышала о журнале с таким названием, что-то вроде «нудистского» издания для одиноких сердец, но не была в этом уверена; впрочем, он продолжил, прежде чем я успела ответить.
