Бригадир театрально вздохнул. Он был крупный дядька ростом под два метра, и глазки у него казались слишком маленькими по сравнению с массивным черепом. Ни десятилетия армейской муштры, ни строгий темный костюм и платочек в нагрудном кармане не могли скрыть тучности и неуклюжести его большого тела. Казалось, что он готов голыми руками передушить всех психопатов. Теперь, рассказывал он нам, «Временная ИРА» организовала классические террористические ячейки в самой Британии. После восемнадцати месяцев смертоносных терактов нам нужно готовиться к худшему. ИРА давно перестала делать вид, что атакует только военные цели. На кону террор. У нас, как и в Северной Ирландии, опасность сейчас угрожает всем – детям, лавочникам, простым рабочим. Бомбы в универмагах и пабах окажут дальнейшее разлагающее воздействие на общество, если учесть опасения социальной нестабильности, упадок промышленности, высокую безработицу, растущую инфляцию и энергетический кризис.
Нам всем, сотрудникам спецслужб, не делает чести то, что мы не сумели выявить террористические ячейки или нарушить их пути снабжения. В этом и состоял его основной тезис: основная причина наших неудач крылась в недостаточной скоординированности. Слишком много агентств, слишком много бюрократии и подковерной борьбы, слишком много демаркационных линий и недостаточный централизованный контроль над операциями.
Когда он умолк, в зале раздавался лишь тихий скрип стульев и шепот; я видела, как несколько голов впереди наклонились друг к другу, как сблизились плечи шептавшихся сотрудников. Бригадир затронул больной для Леконфилд-хауса вопрос. Даже до меня, через Макса, доходили слухи. Отсутствие должного обмена информацией через границы завистливых ведомственных империй. Намеревался ли лектор сказать присутствующим то, что многие хотели услышать? Был ли он на нашей стороне? Да, он был на нашей стороне, он утверждал, что МИ-6 действует вне своей компетенции – в Белфасте и Лондондерри, в Соединенном Королевстве. Учитывая, что областью деятельности «шестерки» была внешняя разведка, МИ-6 следовала неким историческим притязаниям, которые восходили ко времени, предшествовавшему разделу британской Индии, и потеряли актуальность. Ирландия же была вопросом внутренней политики. Следовательно, это была вотчина «пятерки». Штат армейской разведки был чересчур раздут. К тому же армейская разведка погрязла в процедурных вопросах. Особое подразделение Королевской полиции Ольстера, которое воспринимало происходящее как вопрос своей исключительной компетенции, отличалось неуклюжестью, испытывало нехватку кадров и не получало достаточного финансирования. Говоря по правде, оно было частью проблемы – протестантским княжеством. К тому же кто еще мог так оскандалиться (подразумевались внесудебные аресты в 1971 году)?
«Пятерка» благоразумно воздерживалась от применения сомнительных способов ведения допроса – иначе говоря, пыток. Теперь наше ведомство пыталось решить уравнение со многими неизвестными. Но если бы даже в каждом агентстве служили гении и деятельнейшие из людей, четыре разрозненных агентства никогда не сумеют разгромить монолитного врага в лице «Временной ИРА», одной из самых могущественных террористических группировок в истории. Северная Ирландия представляла собой жизненно важный вопрос внутренней безопасности. МИ-5 должна схватить руль и провести вопрос о своей руководящей роли через Уайтхолл, то есть, подчинив других игроков своей воле, стать подлинной наследницей этого удела национальной безопасности и попытаться искоренить проблему.
Аплодисментов не последовало, отчасти потому, что интонация бригадира была близка к наставнической, а такое у нас не жаловали. Кроме того, каждый знал, что кулуарных маневров и наступления в Уайтхолле будет недостаточно. Я не вела запись дискуссии между бригадиром и директором. Из заданных вопросов я записала, наверное, один или два, показательных с точки зрения общего настроения аудитории. Их задавали служившие в колониях офицеры – один, некто Джек Макгрегор, сухощавый человек несколько хрупкого, как представлялось, здоровья, глотал гласные, подобно южноафриканцам, но происходил из Суррея. Он и некоторые его коллеги были в особенности заинтересованы реакцией государства на социальный кризис. Какова будет роль нашей службы? И что насчет армии? Можем ли мы стоять в стороне и наблюдать крушение общественного порядка, если правительство не удержит позиции?
Директор ответил кратко и с изысканной учтивостью. Служба подчиняется Объединенному комитету разведывательных служб и министру внутренних дел. Армия – министру обороны. Так было и так будет. Чрезвычайных полномочий правительства достаточно для того, чтобы отвратить любую угрозу, и, кроме того, сами по себе чрезвычайные полномочия несут опасность для демократии.
Спустя несколько минут тот же вопрос прозвучал от другого «экс-колониального» офицера, на этот раз острее. Вообразите, что на следующих всеобщих выборах к власти вернется правительство лейбористов, сказал он, и представьте себе ситуацию, при которой левое крыло лейбористов объединится с радикальными элементами в профсоюзах, что создаст прямую угрозу парламентской демократии. Разумеется, в этом случае возникнет необходимость планирования на случай чрезвычайных обстоятельств.
Я в точности записала ответ директора.
– Мне представляется, что я выразился предельно ясно. Задачу восстановления демократии армия и службы безопасности могут выполнять где-нибудь еще, например, в Парагвае, но не здесь.
Мне показалось, что директор раздражен тем, что служившие в его ведомстве офицеры из колоний открыли свое истинное лицо перед чужаком, который тем временем кивал с нахмуренным видом.
Именно в эту минуту Шерли вдруг поразила весь зал, выкрикнув с нашей задней скамейки:
– Эти индюки хотят устроить переворот!
Зал шумно выдохнул, и взгляды устремились на нас. Она нарушила несколько правил разом. Она заговорила без дозволения директора и использовала сомнительное слово, намекнув на неприличную рифму, что не могло остаться без внимания. Она нарушила правила приличия и оскорбила двух вышестоящих сотрудников службы. Она повела себя недостойно перед посетителем. Наконец, она занимала низкое положение в служебной иерархии и была женщиной. Но хуже всего то, что она, вероятно, была права. Ничто из этого не имело бы для меня значения, если бы не то обстоятельство, что Шерли совершенно беспечно сидела под взглядом целого зала, тогда как я краснела, и чем больше я краснела и конфузилась, тем уверенней созерцавшие нас коллеги считали, что именно я произнесла эти слова. Сознавая, о чем они думают, я смущалась еще больше, пока не почувствовала прилив жара к голове. Взгляды собравшихся были теперь направлены не на нас обеих, а на меня одну. Мне хотелось заползти под стул. Меня охватил стыд за преступление, которого я не совершала. Я теребила блокнот – записи, которые, как я надеялась, снищут мне уважение начальства, и опустила глаза, вперившись в свои колени, тем самым все больше доказывая свою виновность.
Директор ввел собрание в формальное русло, поблагодарив бригадира. После аплодисментов бригадир и директор вышли из зала, а встававшие с мест люди перед уходом непременно оборачивались, чтобы на меня посмотреть.
