Игорь быстро обернулся. Он подумал вдруг, что пока его отвлекает первый гость, сзади может подкрасться второй. Но сзади никого не было.
— Ты один, что ли? — спросил Игорь.
— Зачем один, много, — улыбнулся гость. Самое неприятное, что он улыбался ему, как союзнику. Они словно были в заговоре, хотя Игорь не собирался с ним ни о чем договариваться. Впрочем, палачу всегда кажется, что он с жертвой в заговоре. Так ему проще действовать. — Ты опусти штуку-то эту. Я же сказал, раз твое, то твое. У нас так, честно: мы чужое не берем…
— Ты иди давай, честный. Ты как на участок-то залез?
— А не заперто было, — сделал гость удивленное лицо. — Вон открыто…
— Ладно, не свисти. Кругом марш давай отсюда, — скомандовал Игорь.
— Зачем так говоришь, — улыбнулся гость. Он явно тянул время.
— Ты смотри, — сказал Игорь пересохшими губами, — эта вещь стреляет.
— Ай, ай! — сказал восточный и поднял руки, не переставая улыбаться. — Ай, смотри, страшный какой! — но отступил к забору.
— Иди, иди давай.
— Да опусти пукалку, я же по-доброму…
— Давай, давай. В Москве с вами уже поговорили по-доброму, теперь и мы можем.
— Да тут не Москва, — спокойно сказал гость. Он вышел за калитку и, все еще оглядываясь на Игоря, пошел к следующему участку.
— И чтобы на этой улице ваших не было! — крикнул Игорь вслед.
— Тыргун балаклар! — крикнул гость. Игорь не понял, что это значило, но по интонации догадался, что его послали подальше.
Игорь сел на скамейку под облетевшей березой и перевел дух. День был тревожный — серое небо, мутное солнце, холод. И дяди Коли, как назло, не было, черт его понес в Чехов за продуктами. Когда соседа не надо, его всегда больше чем достаточно. Надо бы с кем-то обсудить все это. Не надо было москвичам их выгонять. Ясно же, что далеко они не уйдут. В городе им сейчас, конечно, делать нечего, — уйдут в подполье, но тогда ведь настоящая война. Неужели они не понимают, как мы на самом деле слабы? Да понимают, конечно, именно это и пугало его в госте. Он знает, и я знаю, что он знает.
На крыльцо вышла заспанная Катька.
— Ты тут? Я думала, ты сбежал.
— Ну что ты. Никогда в жизни.
— Ой. А это у тебя зачем?
— Ну… так. Сижу, тебя охраняю.
— Меня что, кто-нибудь может украсть?
— Ну а как же. Очередь стоит на мое сокровище.
Она, как всегда, все поняла и присела рядом.
— Слушай, ты чего-то психуешь. Случилось что-нибудь?
— Нет, ничего. Что мы намерены делать?
— Мы, я так полагаю, намерены ехать в Москву.
— Ты своим звонила?
— Из дома еле слышно. Он тоже только что проснулся, новостей пока не было, говорит — все без перемен. Подуша только плачет.
Она зевнула.
— Ой, какая я разбитая вся…
— Немудрено. Бурная ночь. Шутка ли, пять планет.
— Но согласись, что со зверями…
— Да, отлично. Я прямо за тебя порадовался. И вообще вдвоем сочинять гораздо легче. Что-то в этом есть — в этой идее, что нашим миром управляет не один Бог, а двое, и у них есть третий, маленький. Этот третий подбрасывает иногда прелестные ляпы.
— Ну да. Это, знаешь, как мыльную оперу пишут два человека, один любит героя, а другой не любит. В одной серии у него выигрыш в лотерею, а в другой, не знаю, с работы выгнали и жена ушла. После чего в следующей новая работа и новая жена. А он, бедный, понятия не имеет, почему у него жизнь такая полосатая. А это просто авторов двое.
— Знаешь, что мне безумно понравилось? Вот эта твоя идея насчет Лынгуна. Ты отлично его изобрела.
— А мне понравилось — ты помнишь, по мне даже мурашки пошли, — когда тетка Колпашева прилетела. Это был шикарный ход, я и ждала чего-то подобного.
— Ну, это ты и сама бы могла. Ясно, что если Танька про нее рассказала, персонаж не может повиснуть просто так. А саму Таньку я хотел сначала туда отправить, но не смог бы ее замотивировать. У тебя чудесно было про военного летчика, весь этот диалог с ювенес дум сумус…
— Спасибо, магистр.
Он посмотрел на нее уважительно и недоверчиво — все-таки она понимала даже слишком много. Катька знала этот взгляд, иногда на нее так смотрели — когда она, от которой никак не ожидали хватания звезд с неба, придумывала особенно удобное художественное решение или когда вставляла вдруг в чужой разговор свои пять копеек. Что поделаешь, не дал Бог особенно эффектной внешности и врожденного изящества манер, но это и срабатывало — возникал контраст. В последнее время, казалось Катьке, на нее так смотрит весь мир: смотри-ка ты, выжила. Ну-ка, ну-ка, посмотрим, что ты будешь делать со мной — после того, что я сделал с тобой. Да ничего я с тобой не буду делать, очень ты мне нужен. Мне сохранить бы теперь то немногое, что ты от меня оставил. Кажется, именно так на меня смотрела бы Таня Колпашева, если бы послезавтрашним утром я действительно поехала в Брянск.
— Не называй меня, пожалуйста, магистром.
— Почему? Типа тот страждет высшей мукой, кто радостные помнит времена?
— Да ну, глупости. Это вообще очень глупая строчка. Как раз тот, кому есть что вспомнить, гораздо счастливее. У него жизнь хоть как-то оправдана.
— А почему тогда?
— Потому что это все была ерунда, и я не люблю, когда мне про нее напоминают.
— Не такая уж и ерунда. Гораздо лучше, чем водку пьянствовать.
— Не вижу разницы.
— А я вижу. И потом, если я правильно понимаю, ты же продолжаешь играть?
— Как посмотреть. По крайней мере, деревянным мечом уже не машу.
— О да. — Катька кивнула на ружье. — У нас тут реквизит гораздо более серьезный.
— Это как раз не из игрушки, к сожалению. Портит всю картину. Честно говоря, я надеялся, что ты так и не увидишь эту прелесть. Пришел дурак и поломал сценарий.
— Ничего-ничего. Я тоже не совсем дитя. Мне только было интересно, оно настоящее или ты и тут подготовился.
— Нет, оно как раз настоящее. Кать, я боюсь, ты сама несколько заигралась. Ты не очень понимаешь, что будет в Москве. Сейчас лучше иметь такую штуку.
— Что будет в Москве, — сказала Катька, нервно зевнув, — я очень хорошо понимала с того момента, как туда переехала. Удивительно наглядный город, город крепкий.
— Ну а чего тогда?
— А того, что любой проткнет тебя прежде, чем ты успеешь достать свой стартер. А уж если увидит его у тебя, то вообще очень разозлится.
— Не факт, не факт. Дед меня кое-чему научил. У меня приличная реакция, кстати.
