— И для чего же я ее вставила? — с нехорошей
улыбкой поинтересовалась Глаша.
— Чтоб не забыть — куда, значит, закопала, —
нашелся милиционер. — Обманом заманила шефа к могилке, нанесла удар по
мозговым центрам — орудие преступления мы еще найдем — и стала рыть.
— И чего же я его на дорожке-то стукнула? — ехидно
спросила Глаша. — А не прямо на могилке? А?
— Ну… Догадался он о твоем преступном замысле. Пришлось
изменить план по ходу дела.
Кайгородцев принял сидячее положение и двумя руками
схватился за голову.
— Не волнуйтесь, гражданин, вы в безопасности! —
заявил милиционер и потребовал:
— Предъявите ваши документики.
— Кто? Что? — слабым голосом спросил Петя и встал
на четыре конечности. — Меня похоронили! Боже мой! — простонал он,
словно собака, продвигаясь к разрытой могилке.
— Еще не похоронили, гражданин, — обрадовал его
Павел Геннадьевич. — Мы поспели вовремя.
— Поспевают груши, сержант, — ехидно заметила
Глаша, с сочувствием глядя на Кайгородцева, который впился безумным взором в
ивою фотографию. — Кстати, там, в могиле, что-то лежит.
— Неужели? — фыркнул милиционер. — Я даже
знаю что. Гроб с покойником!
— Да нет, оно прямо сверху лежит, — уперлась
Глаша.
Милиционер, в душе проклиная свой живот и кряхтя, словно
роженица, сел на корточки и полез короткопалой лапой в вырытую яму. Приложив
нечеловеческое усилие, он крякнул и выдернул из земли обернутый тряпкой кирпич.
— А вот и орудие преступления! — радостно сообщил
он. — Вот чем, гражданин, вам по голове чпокнули!
Глаша с досады только махнула рукой. Потом подошла к
Кайгородцеву, помогла ему подняться на ноги и сказала:
— Петь, ты только не волнуйся. Мы все выясним. Видишь,
здесь прибрано. Значит, за могилой кто-то ухаживает.
— Это она, Сузи! — простонал тот и закрыл глаза
ладонью.
— Да нет. Петь, вряд ли. Тебя же в могиле нет, зачем
Сусанне время тратить?
— Она… Она приходит сюда, чтобы представить меня
мертвым! — вскинулся Кайгородцев. — Это такая техника умерщвления.
Она думает обо мне как о покойнике, поэтому в ближайшее время со мной случится
что-нибудь страшное!
— Петь, перестань, — рассердилась Глаша, хотя ей
тоже было несколько не по себе. — Я имею в виду, что у этого… — она
посмотрела на надпись, — Мультяпова могут быть родственники. Кто-то ведь
ухаживает за могилкой!
— Ну, я, — неожиданно сказал маленький красноротый
тип, выступая вперед. — Я ухаживаю за этой могилкой. Я тутошний,
кладбищенский.
Он упер руки в боки будто собирался сию секунду пуститься в
пляс, и даже ножку выставил носком вперед. Глаша и Кайгородцев быстро
переглянулись.
— Вы что — Мультяпов? — изумились они хором.
— Не-а, Прямоходов я. Просто мне один мужик деньги
дает. Раз в полгода. Половину даст сначала, половину потом, чтоб я, значит,
интерес имел.
— И цветочки, — Глаша мотнула головой в сторону
гвоздик, — тоже вы покупаете?
— Ну, не то чтобы покупаю, — пробормотал
тот. — А что?
Милиционер стоял рядом, сопел и внимательно слушал. Кирпич
все еще был у него в руке.
— И когда ваш мужик в последний раз появлялся?
— Да вот, в июне появлялся. Теперь только в ноябре
придет.
— А как он представился?
— Как Мультяпов, ежу ясно!
— А выглядит он как? — не давала ему опомниться
Глаша.
— А вам зачем? — прищурил глаз Прямоходов.
— Нам очень надо, — с нажимом сказал Петя.
— За «очень надо» люди деньги плотют.
Глаша повернулась к Кайгородцеву и шепотом сказала:
— Петь, заплати ему. И милиционеру заплати, а то он нас
привлечет, как осквернителей могилы. Припишут какое-нибудь трупоедство…
Петя вздрогнул и торопливо добыл из кармана бумажник. С
бумажником в руке он понравился парочке блюстителей кладбищенского порядка
гораздо больше. Спрятав торжественно врученную бумажку в карман, милиционер
отбросил кирпич в сторону и велел Прямоходову:
— Убери тут все, а я, пожалуй, пойду. Дежурство у меня.
Голос его звучал нормально, и глаз в прожилках, похожих на
реку Амазонку с притоками, он больше не щурил подозрительно.
— Так все-таки — как он выглядел? — снова спросила
Глаша, придвигаясь к Прямоходову.
Тот принялся живописать внешность родственника Мультяпова,
но толком так ничего и не сказал. То он оказывался у него высоким, то средним,
то «чуть выше меня». С волосами неопределенного цвета, с расплывчатыми чертами
лица и «средним» голосом.
— В подпитии я был, — смущенно сообщил
Прямоходов. — Если честно, мне вообще показалось, что их двое.
— Двое Мультяповых? — опешила Глаша.
— Да. И оба совершенно одинаковые! Может, близнецы?
— А в первый раз он один приходил?
— В первый раз один, — важно кивнул
рассказчик. — А последний раз, думаю, все же вдвоем.
— А деньги они тебе как платили? По очереди?
Прямоходов собрал глазки в кучку, немного подумал и заявил:
— Одновременно. Оба полезли в правый карман, оба
достали деньги, и оба подали.
«Господи милостливый, для чего ты придумал пьянство?» —
подумала Глаша и надвинулась на Прямоходова:
— А фотография вот эта когда на могилке появилась?
— Да она тут всегда была!
— Именно эта?
— Да я.., не присматривался. Хотя… Вроде как… Может, оно
и так… В апреле, когда я тряпочкой евонную морду протирал, он вроде как с усами
был, покойник-то. Вы у него спросите, у покойника-то, — он кивнул головой
на Петю. — Усы он не сбривал?
Кайгородцев побледнел и схватился за сердце.
— Все, Петь, пойдем, — взяла его за локоть
Глаша. — А то ты и впрямь тут коньки отбросишь.
Перед тем как покинуть юдоль скорби, Глаша написала на
листочке свой домашний телефон и вручила его Прямоходову.
— Если вспомните хоть что-нибудь, я уж не поскуплюсь.
— Глашенька, что все это значит? — испуганным
голосом спрашивал Кайгородцев, подлаживаясь к ее мелким шажкам. — Это
какой-то заговор против меня? Может, колдовство? Вуду?! А? Ты что-нибудь знаешь
про вуду?
Кайгородцева сотрясала крупная дрожь.
Два года назад Глаша попала в самолет, у которого засбоил
мотор, и он совершил аварийную посадку черт знает где. Перед посадкой самолет
трясло точно так же, как сейчас ее начальника. Чтобы успокоить его, Глаша
сказала:
