— А! Это студенты. Балуются, шельмецы. Один тип им
что-то такое проспорил, и они его заставили ночью идти на кладбище. Теперь
подкарауливают, хотят поржать.
Глаша оперлась спиной об оградку могилы и обессиленно
сползла вниз.
— У вас тут.., очень оживленно! — пробормотала
она.
— Мне за это плотют, — деловито пояснил
Прямоходов. — И студенты сотню заплатили. Что ж я им, за сотню не разрешу
над другом поглумиться?
Привидение между тем подплыло поближе и сказало человеческим
голосом:
— Гутен абенд, фройнде! Спешу сообщить вам, что
представление завершено и клоуны прощаются с публикой.
— Что, повеселились? — поинтересовался Прямоходов,
который, судя по всему, обирал все, что заходило на вверенную ему территорию.
Глаша подумала, что, будь привидение настоящим, он бы и с него что-нибудь
слупил.
— Ты личико-то открой, — сказал между тем
Прямоходов. — Вишь, дамочка у меня тут впечатлительная.
— Мадам! — заявило привидение, взмахивая
«руками». — Вам незачем волноваться.
Простыня откинулась, явив Глашиному взору симпатичного
молодого человека с кудрявым чубом.
— Вуаля! Меня зовут Павлик.
— Здрасьте! — пропищала Глаша, оглаживая юбку
двумя руками.
На дорожке тем временем показались еще двое парней. Они
толкались локтями и гоготали.
— Кого пугали-то? — поинтересовался
Прямоходов. — Толстого?
— Толстого! — охотно подтвердил Павлик, стащив с
себя простыню и повесив ее себе на руку. — Толстый, расскажи людям, ты
сильно испугался?
Парни подошли поближе и стали взахлеб рассказывать, как
пугали толстого и как толстый подрапал, побив олимпийский рекорд по бегу на
короткие дистанции.
— Еле догнали его, чтобы успокоить!
— Я его за пятку схватил, — хохотал Павлик, —
а он из тапочек выскочил, как будто они ему на пять размеров велики были.
— Ладно-ладно, вы тут не очень орите! — одернул их
Прямоходов. — Царство мертвых все ж, не цирк какой-нибудь. И осторожнее,
смотрите! За следующим фонарем могилка справа разрытая. Покойника дожидается.
— Давайте и мы уже пойдем, — предложила Глаша,
пытаясь увязаться за студентами. Они были молодыми, бесстрашными, и их было
трое.
— Щас, только тайник закрою. А то увидит кто-нибудь,
расковыряет. Народ-то, знаете, какой! Народу только что-нибудь покажи, он тут
же украсть захочет. А если украсть не сможет, тут же изгадит или сломает. Люди,
они, понимаешь, ум свой постоянно куда-то прикладывают. Или руки.
Он закрыл тайник и ласково погладил рукой оградку.
— Все, можно двигать.
Между тем студенты дошли до разрытой могилки, и
раздухарившийся Павлик наклонился и крикнул в черную яму:
— У-у-у!
Яма тут же ответила ему почти таким же завыванием:
— Э-э-э!
Павлик отскочил в сторону и с нервической улыбочкой на лице
сказал товарищам:
— По-моему, могилку уже кто-то занял.
— Эй, ты! — крикнул толстый, делая два осторожных
шажка к яме.
— Э-э-э! — снова жутко закричало что-то,
притаившееся на дне.
— Свят, свят! — пробормотал третий парень по имени
Коля. — Пойдемте, мужики, отсюда побыстрее.
Тем временем подтянулись Глаша с Прямоходовым.
— Слушай, начальник! — сказал Коля преувеличенно
небрежным тоном. — В этой могилке кто-то есть.
— Ага! — сказал Прямоходов. — Черт с рогами,
кому еще там быть!
Он включил фонарик и направил его на яму. Фонарик, кстати
сказать, уже еле-еле светил, и свет давал желтый и тусклый. И вот в этом
тусклом и желтом свете они увидели рога и черную всклокоченную шерсть. Фонарик
выпрыгнул у Прямоходова из руки и, описав широкую дугу, свалился в траву.
Напоследок в его свете блеснули два круглых зеленых глаза, и студенты, завопив
в три горла, бросились наутек. За ними следом метнулся поддавшийся панике
Прямоходов.
Одна Глаша ничего не разглядела, но зато услышала, как в яме
что-то возится и дышит.
— Мамочки, — простонала она, чувствуя, что не
может никуда бежать. Ноги не гнутся и не идут. Не идут, и все тут.
Студенты и Прямоходов, отбежав на почтительное расстояние,
махали ей руками и прыгали на месте, как четыре обезьяны.
— Дамочка, сюда! — вопил комендант кладбища, не
осмеливаясь ни на миллиметр приблизиться к Глаше. — Бегите, что же вы!
— Бэ-э-э! — неожиданно раздалось из ямы.
В этом «Бэ-э-э!» была такая жалоба, что Глаша мгновенно
пришла в себя. «Господи! Да это козел! — внезапно догадалась она. —
Бабкин козел, убежавший с поля!»
— Да-мо-чка! — снова позвал Прямоходов, сложив
ладошки рупором.
— Козел! — крикнула Глаша во всю силу своих легких
и освобождение засмеялась.
— Я козел? — пробормотал Прямоходов. — А что
я такого сделал?
— Вы видели рога? — шепотом спросил Коля, двумя
руками изображая, какие были рога.
— Люцифер! — простонал тот. — На моем
кладбище!
— Надо в милицию позвонить! — предложил толстый.
— А может, на телевидение? — сообразил
Прямоходов. — Вы не знаете, они за интересные сюжеты гражданам не плотют?
— Смотрите, он ее заманивает! — закричал Павлик,
показывая пальцем на Глашу, которая медленно шла по направлению к яме,
растопырив руки. — Он подавил ее волю и зовет к себе!
— Да-мо-чка! — снова завопил Прямоходов, уже
загоревшийся идеей заработать капиталец на демонстрации живого черта. —
Вы, смотрите, не повредите ему чего-нибудь! Не кидайтесь в него ничем, слышите?
Глаша между тем подошла к краю ямы и, встав на четвереньки,
начала чмокать губами.
— Чего это она? — недоуменно спросил толстый.
— Хочет с ним поцеловаться, — шепотом ответил
Коля. — Сейчас она туда прыгнет, вот увидите!
— Надо же что-то делать! — рассердился Павлик.
— Я туда не пойду! — запротестовал толстый.
— И я не пойду! — поддержал его Коля.
— Тогда побежали за помощью!
— А я тут пока побуду! — сообщил Прямоходов,
топчась под фонарем. — Покараулю.
Лида и Жора, возвратившиеся к тому времени из своего
продуктового вояжа, с увлечением поглощали картофельные чипсы, запивая их
газировкой из двухлитровой бутылки. Газировка была теплой и била в нос, и Лида
вся облилась, но ей все равно было весело. Она чувствовала себя так, будто ей
семнадцать лет и вся жизнь раскинулась впереди, словно непаханое поле.
