— Эти молотки такие скользкие!
— Ну, у меня-то первоклассный молоток! — возразил Эдуль, из честности отказываясь воспользоваться предлогом. — Хороший мастер никогда не винит свой инструмент.
Он опять сунул палец в рот.
— Сильно болит? — осведомилась Куми. — Может, лед приложить?
— Все в порядке, — гордо ответил Эдуль, но лед принял.
Немного подержав лед на пальце, он положил кубик в рот и сгрыз.
Через две недели после начала ремонта Джал тайно снял со счета пятьсот рупий. Он знал, что тайна скоро раскроется, потому что Куми проверит счет, но ему было все равно.
В тот же вечер он отправился к Роксане. В квартире слышалась музыка. Войдя, он с изумлением увидел, что играет скрипачка, которая стоит в изножье папиной постели. Роксана задержала брата в коридоре — не нужно сейчас здороваться с папой, он целые сутки промучился и только теперь, похоже, засыпает.
— Я в маленькой комнате посижу, — прошептал Джал.
Роксана вернулась к отцу и присела рядом. Вытерла слезинку в углу его глаза. Дейзи доиграла аллеманде из «Партиты» Баха; смычок застыл над струнами как вопросительный знак — играть еще?
Роксана приложила палец к губам, и женщины бесшумно вышли.
Йезад представил Джала Дейзи:
— Мой шурин.
— Какая прелестная вещь, — сказал Джал, пожимая ей руку, — я вам так благодарен за то, что вы играете для папы.
— Не благодарите, это радость для меня.
Дейзи простилась, напомнив Роксане, что готова прийти и завтра — пусть Джехангир позовет ее, когда нужно.
— Какая милая, — сказал Джал после ее ухода. — Она замужем?
— Нет, — усмехнулся Йезад, — хочешь, мы тебя сосватаем?
— Ну что ты, — покраснел Джал. — Как папа?
— Мне кажется, хуже, — ответила Роксана, — у него речь затруднена.
Джал сник. На цыпочках прошел в соседнюю комнату.
— Он сильно похудел с последнего раза, когда я видел его. Кожа и кости.
— Доктор говорит, началась быстрая атрофия мышц. Садись.
Роксана указала на кровать, справилась, как дела дома.
Джал присел на край кровати и, поигрывая уголком простыни, стал было говорить, что Куми в порядке и дома все хорошо, но не выдержал.
— Ужас, что творится, и я просто не знаю, что мне делать! Этот идиот Эдуль без толку колотит молотком по потолку. А Куми не желает торопить его. Мол, если его толкать в спину, так потом потолки могут обвалиться.
— В этом есть резон, — милосердно согласилась Роксана.
— И мы знаем этот ее резон, — отрезал Йезад.
— Я так надеялся, что он за несколько дней оштукатурит потолки и папа сможет вернуться домой, — в отчаянии говорил Джал. — Но такими темпами этот дурак еще два месяца провозится со своим молотком!
— Вряд ли мы можем помочь, — сухо сказал Йезад.
— Но все это несправедливо, у вас тут такая теснота. На бедную Рокси навалилось столько работы. Плюс лекарства и другие траты…
Он вытащил из кармана конверт и, не зная, кому вручить его, стал расправлять замявшиеся уголки.
— Я… это на расходы…
Роксана открыла конверт и показала Йезаду его содержимое.
— Куми знает об этом? — мягко, чтобы не обидеть брата, спросила она.
— Это и мои деньги, не только ее. И я не нуждаюсь в ее разрешении. Имею право сделать папе подарок, если хочу.
Йезад поощрительно улыбнулся, но в тот же миг представил себе, что ждет Джала, и протянул ему конверт:
— Ты уверен, Джал? Куми ведь расстроится.
Джал заколебался и по привычке ухватился за мочку уха.
— Мне все равно, — сказал он, ощущая странный прилив самоуважения. — Что она сделает? Меня тоже выставит из дому? Я бы и сам ушел, будь у меня выбор.
Неожиданное заявление поразило Йезада и Роксану. Они обменялись взглядами.
— У тебя что-то произошло с Куми?
— Ничего не произошло. Все как всегда — у меня мозгов нет, от меня никакого толку, я только мешаюсь. А меня тошнит от ее злобы тридцатилетней выдержки.
Он помолчал. Потом заговорил снова:
— Если бы вы жили в большой квартире, такой, как наша, я бы поселился с вами. — И, взглянув на Йезада, торопливо добавил: — Конечно, если бы вам этого хотелось.
— Если бы у нас была большая квартира, я бы настоял на твоем переезде, — заявил Йезад.
— Я бы помогал Рокси ухаживать за папой. И моя доля денег пошла бы на расходы. Господи, как было бы хорошо!
Джал поднялся на ноги. Его проводили просьбами заходить почаще. Он благодарно улыбался.
Тихонько, на цыпочках, зайдя в большую комнату, он приблизился к дивану. Отчим лежал с закрытыми глазами, но губы его шевелились. Джал с печалью смотрел на него, представляя себе, какие горькие воспоминания тревожат его сон. Так простоял он несколько минут, легко касаясь кончиками пальцев плеча Наримана.
Прошел дождь, и на верхней террасе было мокро. Он взлетел наверх, перепрыгивая через ступеньки, сердце молотом колотилось в его груди, и увидел, что Люси все еще стоит на парапете.
— «В то майское утро, когда были молоды мы…»
Люси пела. Устремив глаза к горизонту, не обращая внимания ни на поток машин внизу, ни на толпу, собравшуюся на тротуаре, чтобы посмотреть, что будет дальше.
Это Арджани с первого этажа послал сообщить ему, что на крыше творится нечто ужасное. Сначала он не поверил посланцу: если Арджани хватило мстительности на то, чтобы напять Люси в айи, то он вполне может пойти и на такой жестокий розыгрыш.
Но все же подошел к окну проверить. Ясмин и дети сгрудились за его спиной. Увидели они только толкотню на улице — люди задирали головы, указывали наверх, шумели, машины тормозили, водители высовывались, стараясь понять, что взбудоражило народ. Арджани не выдумал, на крыше действительно что-то происходило.
Нариман шагнул к двери, но Ясмин предложила подумать, стоит ли ему в очередной раз ввязываться в дурацкую историю. Пусть у Арджани голова болит, раз он так упорно держит ее в служанках, — Нариман за это не отвечает.
— Но я чувствую себя в ответе за нее, — возразил он. В ответе за прошлое, за одиннадцать лет их отношений и за то, что отчасти повинен в отчаянном поступке Люси. — Было бы лучше, если бы ты не мешала мне провожать ее до школы…
— И сколько это может продолжаться? Пока маленькие Арджани школу не закончат? Ты должен был давным-давно прекратить это безобразие, еще когда она в первый раз явилась под наши окна! Нет, ты ее не остановил, она пошла дальше, и вот теперь пожалуйста!
