— Заводил часы.
Роксана попятилась-от взбучки за такое преступление Мурада трудно уберечь.
— Подожди, давай спросим, почему он это сделал, если прекрасно знает, что нельзя. Скажи нам, Мурад.
Мурад вызывающе молчал. Джехангир следил за этой сценой, съежившись за столиком в углу.
Роксана предприняла еще одну попытку:
— Ты же знаешь, как дороги папе эти часы. Зачем ты трогаешь их? Я прошу, скажи мне!
Мурад заколебался:
— Хотел помочь папе. Он приходит с работы усталый.
— Ловко придумано, — буркнул Йезад, — но номер не пройдет. Мог сотню дел сделать, чтобы помочь мне, так нет, ему надо выбрать именно то, что запрещено!
Ради спасения сына от кары Роксана притворилась, будто верит его объяснению:
— Помогать отцу хорошо, Мурад. Но раз ты провинился, попроси прощения у отца. Ты знаешь, как дороги ему эти часы, ты слышал историю про них.
— Что за история? — спросил Джехангир.
— Без фокусов, Джехангла.
— Нет, правда, папа, я не помню историю про часы!
— Может быть, — поддержала его Роксана, — он был еще маленький, когда ты ее рассказывал?
Она знала, что, если Йезад начнет рассказывать, значит, кризис миновал.
— Это правда, я не помню никакую историю про часы, — стоял на своем Джехангир.
— Эти часы висели в папиной квартире в «Джехангир-паласе», — начала Роксана. — На кухне. Это подарок от президента банка папиному отцу за его храбрость.
Йезад поправил жену:
— На пластинке выгравировано: «В благодарность за примерную храбрость и честность при исполнении служебных обязанностей».
И перешел к изложению событий, как и надеялась Роксана.
— Мой отец был главным кассиром. Раз в неделю он в сопровождении вооруженного охранника доставлял наличность из своего отделения в центральное здание банка. В те времена так было принято. А это событие произошло в последние месяцы Второй мировой войны.
— Сколько тебе было лет? — спросил Джехангир.
— Меня тогда еще на свете не было. Ну так вот, в тот день мой отец вместе с охранником по имени Далип Сингх везли деньги в такси. Вдруг — ужасающий взрыв, будто весь город взлетел в воздух. Небо обрушилось на город смертью и разрушением. Взрывы следовали один за другим, никто не понимал, что происходит. Люди метались, крича, что это вражеские бомбардировщики прорвались к Бомбею. В несколько минут улицы оказались погребенными под обломками и мертвыми телами. Таксист так перепугался, что выпрыгнул из машины и с криком «Бхаго, бегите!» помчался куда глаза глядят. Тогда и Далип Сингх поддался панике и тоже убежал, забыв оружие в машине.
Мой отец остается один-одинешенек, в руках чемодан с пятью миллионами рупий, ни транспорта, ни охраны, на улицах полный хаос.
Мысли, одна другой страшней, приходили ему в голову. Если плохие люди догадаются, что у него в чемодане целое состояние наличными, его могут убить, и никто ничего не узнает. Или он может погибнуть при следующем взрыве — а они все продолжаются. Действительно, погибли сотни людей, их трупы так и не обнаружились. «Если я погибну, — испугался мой отец, — в банке могут подумать, что я воспользовался ситуацией и убежал с деньгами». Это страшило его сильнее всего — мысль, что он может потерять доброе имя.
— А не мог он укрыться в магазине или в доме? — спросил Мурад.
— В домах, в магазинах — везде заперли двери. Народ ведь думал, что в город вступил противник. Отцу оставалось только одно — пробираться к банку. Он читал молитву «Ятха аху варья» и шел дальше.
Он шел осторожно, прятался под арками, в крытых галереях и до банка добрался только через несколько часов. Двери банка тоже были заперты. Отец барабанил в дверь, звал и кричал, пока не появился охранник. Он узнал отца, который каждую неделю приезжал в банк с деньгами, и сразу впустил его.
— Но что это были за взрывы? — спросил Джехангир.
— Сейчас объясню. Понимаешь, тогда шла война, и в порту стояли два британских судна, груженные боеприпасами. Произошла авария, корабли взорвались в порту, и снаряды полетели на город. Масштаб бедствия выяснился только позже, в тот день погибли тысячи людей.
В банке оценили храбрость отца, его решительность, но превыше всего — его честность. Когда на ежегодном собрании его награждали часами, президент выступил с речью, он говорил о храбрости моего отца, а потом сказал: как часы должны точно показывать время, так поступок мистера Ченоя должен считаться точным определением того, что есть честность.
Йезад помолчал.
— Когда ваш дед оказался в смертельной опасности, он боялся не жизни лишиться, а своего доброго имени. Рассказывая мне эту историю, он всегда заканчивал ее словами: «Помни, у тебя все могут отнять, но никто не может отнять у тебя порядочность, если ты хочешь оставаться порядочным человеком. Утратить порядочность можешь только ты сам, своими поступками».
— Пусть слова папиного отца навсегда запомнятся вам, — сказала Роксана. — Понятно?
— Да, мама, — сказал Джехангир.
— А ты, Мурад?
Он кивнул.
Тишина в квартире. Семья заснула уже с час назад, и вдруг Нариман заговорил.
Роксана молила Бога, чтобы отец умолк, прежде чем проснется Йезад.
Но отец повысил голос:
— Ты позоришь само понятие отцовства! Когда ты называешь шлюхой женщину, которую я люблю, когда ты называешь этот дом ранвадой, борделем, потому только, что я пригласил ее в гости, я теряю всякую надежду найти общий язык с тобой!
Йезад вскочил с кровати.
— Он сказал ранвада?
— Тише! Он, видно, спорит из-за Люси со своим отцом…
— Но ребенок не должен слышать такие слова!
— Не волнуйся, Джехангир спит.
— Ты проверяла?
Роксана на цыпочках подошла к двери и улыбнулась: сын крепко спал.
— Господи, что еще выкрикнет твой отец? О жизни Наримана Вакиля роман можно написать, но она у него отнюдь не детская сказочка.
Он улегся на спину, ворча, что теперь ему до утра не заснуть. Она положила руку на его грудь, погладила по волосам, убаюкивая, как ребенка.
Голос Наримана перешел в тихое бормотание. Джехангир внимательно слушал, подперев голову рукой. Он был доволен, что вовремя закрыл глаза и мама не заметила, что он не спит. Не хотелось ему пропустить ни слова из дедушкиных разговоров во сне, это единственный способ что-то узнать. Потому что каждый раз, когда он спрашивает родителей, ему советуют не совать нос во взрослые дела.
— Сойди с парапета, любовь моя, — умолял дедушка. — Прошу тебя, Люси, на парапете не поют. Сойди вниз, дорогая моя, стань рядом со мной, и мы споем вместе…
