— Чшш, папа услышит… То ты говорил, что у него лицо философа, теперь оно тебе кажется унылым — только потому, что папа у нас живет?
В большой комнате Мурад упрашивал деда рассказать историю про трех сыновей Фаридуна. Нариман отнекивался, чтобы не возбуждать у Йезада ревность.
— Как-нибудь потом. Займись пока домашним заданием.
Роксана внесла поднос с чаем, отослала мальчиков делать уроки и собрала со стульев развешанное на них белье с расчетом досушить его, когда Йезад ляжет спать.
Йезад увидел охапку сырого белья в руках Роксаны.
— Оставь белье на месте, мне же один стул нужен.
Ему теперь хотелось загладить свою вину.
Он уселся за стол, Роксана села рядом, рассказывая о домашних делах, о Вили, которая утром купила для нее луку и соли в лавке.
— Ты был прав, она хороший человек.
— Попроси, чтоб она тебе подсказала выигрышный номер. Если выиграем по-крупному, сможем сиделку нанять.
— Я лучше с голоду умру, чем буду в азартные игры играть! И тебе не дам!
— Успокойся, я же не всерьез.
Он смотрел, как тесть пытается утихомирить свои руки, которые трепещут поверх простыни, будто он бьет себя в грудь.
Вошел Мурад и подсел к родителям.
— Знаешь, дедушка, тебе надо на бонго играть.
— Это почему?
— А у тебя так двигаются пальцы, что должно здорово получиться.
Мурад попробовал постучать дрожащими пальцами по стулу, чтоб посмотреть, получится ли барабанная дробь.
— Не будь клоуном, — одернул его Йезад. — Не смешно.
Он отправил сына учить уроки в маленькую комнату.
— Бери пример с младшего! — добавил он громко.
Джехангир услышал предложение мира и улыбнулся в учебник.
Глава 8
В ожидании приговора Нариман плохо спал ночью и проснулся с неспокойным желудком. Три недели истекли, сегодня доктор Тарапоре должен вынести заключение по поводу лодыжки. Нариман научился терпеть по утрам, пока все не позавтракают и не разойдутся — кто в школу, кто на работу. Он гордился, что избавляет окружающих от вони; но в это последнее утро кишечник явно подводил его.
— Ты меня прости, — шепнул он Роксане, — но я больше не могу терпеть, боюсь, как бы хуже дел не натворить.
— Что за глупости, папа, раз тебе нужно судно, так о чем говорить.
Роксана проверила, сухое ли судно. Нариман повернулся на бок, чтобы она подложила его.
Йезад безмолвствовал, пока комната не начала заполняться запахом. Он почувствовал подступающую тошноту и, оттолкнув тарелку, выскочил в маленькую комнату. Роксана пошла следом.
— Завтракать в такой вонище! — громко сказал Йезад. — Не могла две минуты подождать!
— Я-то могла, папа не мог. Ты разве не заметил, что за все это время папа ни разу не попросил судно, пока ты дома?
— А сегодня почему не мог? Или он хочет оставить мне на память этот запах?
— Перестань гадости говорить!
Роксана вернулась в большую комнату. Мальчики поддразнивали деда.
— Ф-фу, дедушка, — сморщился Джехангир, — прямо атомная бомба!
Мурад сказал, что не атомная, а скорей водородная.
Йезад крикнул из маленькой комнаты, чтобы оба убирались вон, в такой атмосфере есть негигиенично.
— В Бомбее миллионы людей живут в трущобах, — раскричалась Роксана, — едят и спят у сточных канав! Весь город провонял помойкой, а тебе папино судно не дает жить? Должен же быть предел глупости!
— Видите, чиф? Из-за вас жена обозвала меня дураком. Справедливо это?
— Моя дочь всех называет глупыми, — тихо ответил Нариман. — Включая меня.
Джехангир испугался, что вот-вот вспыхнет очередная ссора — как из-за дедушкиной утки в тот день.
— Я знаю новый анекдот, папа, — сказал он. — Можно, я тебе расскажу?
— Не сейчас.
— Ну пожалуйста, папа, очень смешной!
— Хорошо, давай, — ворчливо согласился отец.
— Как-то раз группа туристов приехала в Вену и пошла в музей Бетховена, где…
— Старый анекдот, — фыркнул Мурад, — его все знают. А я новый расскажу!
— Учти, никаких грязных анекдотов, — предупредила мать.
— Он не грязный. Вот слушайте: приезжает в Вену группа туристов и идет в музей Бетховена…
— Он мой анекдот рассказывает!
— Нет, другой! Дай мне закончить, сам увидишь, что другой! Входят туристы в зал, где стоит открытый гроб с мертвым телом. Труп уже разлагается, черви ползают, а лицо и волосы — совсем как у Бетховена. Рядом с гробом — пюпитр с рукописью Пятой симфонии. Туристы в ужасе, спрашивают гида, что происходит. Гид говорит: не спешите, внимательно наблюдайте за экспонатом. Через некоторое время труп поднимает руку и стирает один такт, потом стирает еще один. Туристы в шоке, они спрашивают: это тело Людвига ван Бетховена, почему же оно не похоронено? А гид отвечает: «Майне дамен унд херрен, йа, это композитор Бетховен, он слагал музыку, йя, он умер. А теперь идет процесс разложения».
Под общий смех Роксана сказала, что не может понять, откуда дети набираются таких вещей. Джехангир понимал, что Мурад оттеснил его на задний план, но не обижался. Ведь они совместно предотвратили ссору мамы-папы. А мама потихоньку унесла судно.
Уходя на работу, Йезад остановился у постели Наримана:
— Удачи с доктором, чиф.
— Спасибо, Йезад.
Роксана поджидала у дверей, чтобы поцеловать мужа на дорогу.
— Извини, что раскричался, — шепнул он ей на ухо. — Ты знаешь, как я реагирую на запахи.
Она закрыла глаза, прижимаясь к нему.
— Можешь оказать мне услугу, Йездаа? Будешь проходить мимо цирюльника на углу, скажи ему, чтоб зашел побрить папу до прихода доктора.
— Обязательно.
Он шагнул на площадку. Остановился:
— Если заявятся Джал с Куми, ты не давай им уговорить себя при докторе. Ни на что не давай согласия.
— Зная их, я не удивлюсь, если они вообще забыли про визит доктора. — И Роксана послала мужу воздушный поцелуй.
* * *
Три недели кончались для Джала и Куми тем же, чем начались: грызней и пререканиями, раздраженными спорами, ощущением вины за содеянное и неспособностью исправить, что наделали. Они совестились навещать сестру, и никакие игрушки и безделушки в стеклянной горке не могли отвлечь их от душевных мук.
Куми тревожило не столько настоящее, сколько будущее. Даже если папина лодыжка срастется и он сможет самостоятельно передвигаться, все равно через какое-то время он снова сляжет. Доктор Тарапоре предупреждал, что болезнь Паркинсона неизбежно приведет к этому. Мысль об уходе за лежачим больным приводила ее в ужас. Они с Джалом сделали все, что могли, — она была убеждена в этом, — а какой смысл отрицать ограниченность своих сил?
