— А при чем тут паук и петух?
— Они защищают нас в отсутствие Фаридуна. Злобный Заххак со своими змеями на плечах все еще жив и очень силен. По ночам он ярится, пытается вырваться на волю. Но рано поутру, прежде чем взойдет солнце, когда Заххак близок к тому, чтобы разорвать оковы, кричит петух, предупреждая мир, что зло может снова воцариться в нем. И тут добрый ангел Сарош сразу посылает паука оплести паутиной цепи Заххака. И мир опять в безопасности. Петух и паук каждый день сохраняют для нас безопасность мира.
Джехангир понимающе кивнул:
— Если люди съедят всех петухов и убьют всех пауков, так некому будет помочь нам побороть зло.
— Вот именно. Мой друг Наузер очень любил эту историю. Он мог просиживать часами, наблюдая, как паук плетет паутину. Особенно когда после дождя выходит солнце-дождевые капельки как драгоценности сверкают на паутинных нитях.
Джехангир начал оглядывать потолок, стены и углы в поисках паутины. Ему хотелось самому увидеть, какой она может быть красивой.
Мурад расхохотался:
— Чокнутый у меня братец, дедушка. Он же теперь будет беспокоиться насчет Заххака и охранять пауков.
— Ничего я не чокнутый! Я знаю, что никакого Заххака нет, это просто сказка. Вроде как про Санта — Клауса.
— Они оба существуют, — объявил Мурад. — И Заххак тебя сцапает, если будешь на балконе спать!
— Это ты так говоришь, чтобы самому спать на балконе в мою очередь!
— Похоже, ты прав, Джехангир, — усмехнулся Нариман, — но если бы Заххак существовал, он тебя не стал бы трогать. Он бы занимался такими вещами, как эпидемии, голод, войны и циклоны.
В доме явно не было пауков. Джехангир потребовал, чтобы в следующий раз, когда мама обнаружит паутину, она показала бы ему.
— А когда твоя нога пройдет, дедушка, мы съездим к твоему другу посмотреть его животных и птиц?
— Но это очень давно было, Джехангир, и тех животных, — Нариман помедлил и печально махнул рукой, — их уже нет.
Заметив нежелание Джехангира принять факт смерти любимцев Наузера, Нариман продолжил с подчеркнутой честностью:
— Я помню, когда умерла Клеопатра. Это было всего за неделю до выпускных экзаменов, но я поехал вместе с Наузером и его родителями хоронить ее. У их знакомого был коттедж в Бандре, он разрешил похоронить ее за домом. Нам нужно было взять такси. День был дождливый, таксисты отказывались везти нас, а когда один согласился, он не позволил класть мертвую собаку на сиденье — только в багажник. Клеопатра была завернута в простыню. Мы с Наузером понесли ее. Простыня промокла, забрызгалась грязью. Я тогда впервые увидел Наузера плачущим.
Скорбь шестидесятидвухлетней давности, похорон никогда им не виденной собаки дугой прошла над временем и коснулась мальчика. Изнывая от тоски, он спросил:
— Вы с Наузером сами копали яму?
— Нет, ее выкопал садовник. Под лимонным деревом. Мать Наузера захотела в последний раз посмотреть на Клеопатру, и Наузер развернул промокшую простыню. Я думаю, это была ошибка. Красивая золотистая шерсть свалялась и стала желтой и грязной. Мы быстро накрыли Клеопатру простыней и закопали ее.
Джехангир сидел задумчивый, локти уперев в колени, подбородок в ладони, уставившись глазами в пол. У него кончились вопросы.
— Вот видишь, иметь собаку не просто, — сказала его мать. — С ней не только веселишься и играешь. Приходится быть готовым к печали, когда она умирает.
— Я все понимаю. — Джехангир снова обратился к деду. — Но твой друг мог завести новых животных, и мы могли бы съездить и посмотреть их.
Нариман покачал головой:
— Мой друг Наузер умер два года назад.
По лицу Джехангира пробежала тень.
— Сколько ему было лет?
— Семьдесят шесть.
Он сосчитал: дедушке семьдесят девять, если бы его друг был жив, тому было бы семьдесят восемь. На год моложе дедушки. И уже умер.
Он почувствовал, как у него холодеют руки и слезы щиплют глаза. Арифметика угрожала дедушкиной жизни, и ему хотелось выбросить из головы жестокие числа. Он резко поднялся на ноги и вышел на балкон.
Роксана жестами показала отцу, что там происходит: провела пальцем от глаза вниз по щеке. Мурад изображал безучастность и взрослость.
Немного выждав, Нариман окликнул внука:
— Джехангир, а ты знаешь историю жизни Фаридуна после его победы над Заххаком?
— Нет.
— Она касается трех сыновей Фаридуна: Салима, Тура и Ираджа. Разве ты не хочешь дослушать до конца?
— Хочу, — ответил Джехангир, но остался на балконе, чтобы не появляться с мокрыми глазами.
Переведя взгляд на расплывающийся переулок, он увидел, что к дому шагает отец.
Йезад воспользовался своим ключом. Разочарованный отсутствием Джехангира в дверях, он первым делом спросил Роксану, почему ее сын на балконе. «Тише-тише, — шепнула Роксана, — Джехангир расстроится, если услышит. Он плачет, потому что папа рассказал ему печальную историю».
— Джехангла! Поди сюда, поговори со мной. Джехангир старательно вытер глаза и вошел со слабой улыбкой на лице.
Йезад взял его за руку.
— Что за история, чиф? Зачем вы доводите моего сына до слез? Когда я рассказываю истории, все смеются.
Йезад шутливо отчитывал Наримана, однако в его тоне слышалось раздражение, к которому примешивалась и ревность.
Джехангир вырвал руку из отцовской.
— Не сердись на дедушку! — Он чувствовал, что непрошеные слезы опять наполняют его глаза.
— Ладно, тогда я на тебя буду сердиться. Слезы, когда я иду на работу, слезы, когда прихожу домой!
Плечи Джехангира затряслись от беззвучных рыданий. Он убежал на балкон.
Йезад сделал шаг к маленькой комнате и наткнулся на мокрую одежду, вывешенную на плечиках в дверном проеме. Он в бешенстве сорвал и отшвырнул мокрую рубашку, прилипшую к лицу.
— Что это, место для сушки белья?
— На балконе нет места из-за навеса, — тихо сказала Роксана, полная решимости сохранить покой. — Где же мне сушить белье?
— В «Шато фелисити» отвези. Чертовы твои брат с сестрой найдут ему место в семи комнатах!
Роксана подобрала с пола рубашку, встряхнула и повесила.
— Чаю, Йездаа?
Не получив ответа, она приготовила чай.
— Как прошел день? — поинтересовалась она.
— А ты как думаешь? Посмотри, как я рубашку перепачкал. Пришлось работать прислугой за все — чертовы жалюзи поднимать!
— Выстираю в «Серфе», будет как новенькая.
— А как насчет унылого лица твоего папы? Теперь он и Джехангира в тоску вгоняет. Здесь хоть кто-нибудь умеет улыбаться и смеяться?
