— Как же все переменилось — и всего за шестьдесят лет!
— Смотрите, — показал на фотографии Капур, — если вы идете по этой стороне улицы, то выходите к сонапурскому кладбищу и площадке для кремации. А вот здесь ваша станция. До сооружения насыпи приливная волна затапливала всю низину, где сейчас железнодорожные пути.
Теперь Йезад начал различать на старой фотографии очертания нынешней Марин-Лайнз, и это вызывало странное ощущение жизни в двух временных пластах, разделенных шестью десятилетиями. Однако ощущение было приятным, обнадеживающим.
Он осторожно положил фотографию на стол.
— Ценная, должно быть, штука.
— Нет ей цены. Прекрасные снимки моего Бомбея в детстве. Бесценно. Возраст невинности. Теперь посмотрите другой снимок.
Йезад наморщил лоб — перед ним было что-то смутно знакомое.
— Так, давайте выйдем, — предложил Капур.
На улице он указал на угловое здание кинотеатра «Метро» и поднес фотографию к самым глазам Йезада.
— Перекресток Дхоби-Талао! А «Метро» построили позднее!
— Верно! — просиял Капур.
Хусайн поднялся с крыльца, любопытствуя, чем так возбужден хозяин. Капур обрадовался.
— Ао, иди сюда, Хусайн, декхо, смотри как интересно!
Но Хусайн не увидел ничего примечательного в поблекшей черно-белой фотографии. Желая угодить хозяину, он подержал ее в руках и возвратился на прежнее место.
Йезад переводил глаза со снимка на перекресток — скрещение шести дорог — и обратно на снимок, стараясь с помощью фотографии заставить кинотеатр исчезнуть.
— Что это за приземистые строения на снимке? — спросил он.
— Я тоже не знал, мне пришлось поработать в библиотеке Азиатского общества. Этот участок в 1936 году был приобретен корпорацией «Метро Голдвин», собственно, арендован на девяносто девять лет по цене в одну рупию за год. А то, что вы видите на снимке, это конюшни Королевских военно-воздушных сил.
— Зачем военно-воздушным силам конюшни?
— Лошадей держать.
— Очень смешно. О’кей, а лошади им зачем?
— Чтобы вывозить самолеты из ангаров, передвигать тяжелую технику — смешение высоких технологий с первобытными. Как это и сейчас происходит: на прошлой неделе возле моего дома телефонная компания прокладывала современный оптико-волоконный кабель, при этом канаву рыли кирками и лопатами, а щебенку носили женщины с корзинами на головах.
Вернулись в магазин, и Капур переключился на настоящее. Он раскапывал не только прошлое Бомбея, он следил и за перипетиями в болоте современной политики, отслеживая все новости, каждую новую мерзость, учиняемую правительством, что, по его словам, доставляло ему просто физическую боль.
— Теперь эти сукины дети собираются прикрыть комиссию Шрикришны.
— Это какую же? Ту, что должна расследовать теракты с бомбами?
— И погромы, связанные с мечетью Бабри Масджид. Комиссия была уже готова обнародовать все: и участие Шив Сены в грабежах и поджогах, и роль полиции, которая помогала погромщикам и устранялась, когда они врывались в мусульманские кварталы.
— Не надо так волноваться, мистер Капур, у вас же давление, — предостерег его Йезад. — Вы помните, что доктор вам сказал?
Капур сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться, зато Хусайн пришел в дикое возбуждение.
— Это правда, сахиб, да, все чистая правда! — быстро заговорил он. — Полиция такая, такая — они все бадмаши, сволочи они!
— Да, Хусайн, во то сачч бат хэ, чистая правда, — согласился Капур, переходя на хинди, чтобы помочь Хусайну, который понимал английский через пень — колоду.
Хусайн тоже перешел на хинди, что сразу добавило ему красноречия.
— Сахиб, в этих погромах полицейские вели себя как гангстеры. В мусульманских кварталах они стреляли по ни в чем не повинным людям! Дома горят, народ выбегает тушить. А полицейские стреляют по ним, как по мишеням. Должны закон охранять, а они как раз больше всего народу поубивали! А бедная моя жена и дети… Я их даже узнать не смог…
Хусайн захлебнулся рыданиями.
— Позор, Хусайн, это был позор! — Капур так и дергался в кресле. — И что? Прошло больше трех лет, но справедливость так и не восторжествовала — Шив Сена проникла в полицию. А теперь Шив Сена управляет нами. Это теперь наше правительство!
Всхлипывая, Хусайн вызвался заварить свежего горячего чаю, но Йезад сказал, что сам сделает чай. Капур знаком остановил его: пусть лучше Хусайн займется этим, он обычно успокаивается, пока заваривает чай, разливает по чашкам, подает на стол.
Скоро Хусайн вернулся с дымящимися чашками.
— Шукрш, спасибо, Хусайн-миян. Сам выпьешь? — спросил Капур. — Молодец!
Он обратился к Йезаду:
— Вы считаете, что глупо так возмущаться этими подонками? А вы, разве вас не возмущает это беззаконие?
— Я потомственный бомбеец. Родился и вырос в Бомбее, а это значит, что я вакцинирован против приступов возмущения.
Перед закрытием Йезад вручил Капуру наличную выручку за день, деньги, на которые не было ни накладных, ни чеков. Капур предложил задержаться и выпить.
— Ты как себя чувствуешь, Хусайн? Пиво лайега? Сходишь за пивком?
Хусайн согласно кивнул и получил деньги на пиво.
— Две бутылки «Кингфишера». Только джальди, сбегай быстренько, чтоб пиво не согрелось в твоих руках!
Хусайн засмеялся, сказал, что руки у него холодные, и припустился на угол к пивному бару Мервани Ирани.
— Хочу сообщить, — сказал Йезад, — я утром закончил работу с контрактом «Альянса».
— Отлично! Пошли посидим в моем офисе.
Комнатка была крохотная, но с кондиционером, и Йезад всегда радовался прохладе, когда Капур приглашал его посидеть там. Капур прошел в угол к большому чемодану с твердой крышкой и, заслонив его собой, набрал код замка. Наличная выручка отправилась в чемодан. Этот ежедневный ритуал сначала настораживал Йезада, а Капур — с некоторой льстивостью — произнес маленькую речь о том, как он счастлив, что его новый сотрудник парс.
— Парсы славятся честностью. Мне не нужно беспокоиться, не прилипнут ли наличные к подкладке ваших карманов. Ох, было бы в стране побольше таких общин, как ваша…
Йезад почувствовал себя неловко.
— Думаю, что в нашей общине тоже найдутся и жулики, и лодыри.
— Не надо скромничать, репутация парсов хорошо известна. А если даже это миф, то нет мифа без истины, как нет дыма без огня.
Йезад, тогда еще новичок, тему дальше развивать не стал; его больше тревожили возможные последствия сокрытия денег от налогообложения. Интересно, думал он, Капур отдает себе отчет, что хвалит его за честность при совершении нечестного деяния? Конечно, хозяин оправдывал существование чемодана, именуя его своим «пенсионным планом», «нестандартной деловой практикой», навязываемой обществу абсурдными фискальными законами правительства.
