Они обменялись рукопожатием, и Йезад проводил клиента до дверей. Ему захотелось еще раз вымыть руки. Первый посетитель — и такой неприятный осадок. Впрочем, этого нужно было ожидать, учитывая, с чего начался день. Что с начала не заладилось, то и потом не ладится. Йезад снова припомнил ссору…
Все эти десять дней Роксана просыпалась с мыслью о необходимости сохранить утренний распорядок мужа. Он это чувствовал. Она целовала его в затылок, поднималась с постели, запасалась водой на день и шла чистить зубы.
Затем наступала его очередь идти в ванную, пока она готовила чай, поднимала шторы в большой комнате, будила детей. Джехангира пришлось потрясти за плечо, зато Мурад проснулся сам и уже читал под своим навесом. Она спросила Наримана, нужно ли ему помочь.
— Не спеши, — ответил он, как обычно, — мне же не на поезд.
Она поставила чайник на стол, накрыла его стеганым чехлом. Наливая чай Йезаду, рассказала мужу, как застукала Мурада за чтением при утреннем свете.
Заметив, что отец неспокоен, Роксана снова спросила, не нужно ли ему… Нельзя же заставлять его ждать с переполненным мочевым пузырем, пока они совсем рядом будут пить чай, есть тосты и яичницу.
— Я подам тебе утку, — сказала она. — Не надо терпеть, папа. Это вредно.
После того как он сделал свое дело, Роксана задвинула утку под диван, потому что Джехангир еще не вышел из клозета.
— Негигиенично оставлять это здесь, — не выдержал Йезад.
Она оставила замечание без ответа, бросившись на кухню за горячей водой для Мурада, который уже пошел в ванную, сразу наполнила ведро заново, чтобы согреть воду для Йезада, приготовила тазик и полотенце для отца.
— Я мог бы отнести Мураду кипяток, — сказал Йезад. — Почему ты не даешь мне помочь?
— Если ты ошпаришься, кто будет зарплату в дом приносить?
Йезад наблюдал, как Роксана подает отцу полоскание. Нариман побулькал водой в горле, выплюнул — ниточка слюны повисла на губе, натянулась, оборвалась и прилипла к подбородку.
Йезад отвернулся, чтобы не видеть. Проглотил еще кусок и отодвинул тарелку с недоеденным яйцом. Роксана скользнула мимо с тазиком и мокрым полотенцем, грязная вода плеснулась в тазике, вот-вот прольется. Йезад дернулся и откинулся назад на стуле.
— Сбавь темп. Танец без остановки — ты либо в Книгу рекордов Гиннесса попадешь, либо шею свернешь себе.
— Не волнуйся. Я в порядке.
— Как это «не волнуйся»? Ты в зеркало на себя смотрела?
— Нет времени на зеркала.
— Выбери минутку и посмотри на себя.
— Какое это имеет значение? Мое лицо уже давно не мое богатство.
Слова больно задели его, ему хотелось обнять ее, сказать, что она прелестна, как всегда. Но вместо этого он повернулся к Нариману:
— Ваша дочка обязательно должна оставить за собой последнее слово. Скажите ей, что вы думаете. Только скажите правду.
Нариман поежился:
— В каждой точке зрения есть своя истина.
— Пожалуйста, без дипломатии, скажите ей правду. Посмотрите, как у нее щеки запали, просто жертва голода в Ориссе!
Нариман капитулировал и сказал то, что хотел слышать Йезад:
— Он прав, Роксана, нельзя так носиться. Я все время прошу тебя не бегать из-за меня.
— Ты считаешь, это справедливо, папа? — Роксана вручила отцу его вставные зубы. — Почему другие должны решать, как и когда делать то, что все равно приходится делать мне?
Она схватила что-то со стола и выскочила вон, подгоняя Мурада, который еще не вышел из ванной.
— Я ее огорчил, — сказал Нариман.
— Ей нужно было это услышать, она же убивает себя этой гонкой.
Йезад снова придвинул тарелку и принялся за остывшее яйцо. Окунул последний кусочек тоста в желток и нарезал ставший резиновым белок.
— Уже закончил, папа? — спросил Джехангир.
Йезад кивнул.
— Молодец, — добавил он, наблюдая как Джехангир собирает со стола тарелки, блюдца, чашки и несет на кухню.
— Замечательный ребенок. — Нариману хотелось снять напряженность.
— Мурад не хуже, — мгновенно отреагировал Йезад и сразу пожалел о сказанном. Он ненавидел себя за манеру задевать людей, которых любит.
Джехангир вернулся с кухни и открыл коробку с одной из своих головоломок. Он не пытался складывать картинку, просто брал кусочки наугад и водил пальцем по волнистым контурам.
— Ты что делаешь? — спросил отец.
— Ничего, — ответил он, не отрывая глаза от коробки.
— Одевайся. Хочешь, чтобы мама накричала на тебя? У нее и так дел много.
Джехангир продолжал рассеянно перебирать кусочки, пока Йезад не вырвал у него коробку и не захлопнул крышку.
— Не зли меня!
Джехангир поднял на него глаза, и отец увидел, что они полны слез.
— В чем дело, Джехангла?
Он любил, когда отец его так называл. Брата он всегда звал просто Мурадом. Иногда ему казалось, что это несправедливо. Должно и у брата быть какое-то особое имя, чтобы он тоже чувствовал себя особенным.
— Тебе нездоровится, Джехангла? — Отец притянул его к себе и пощупал лоб.
От отца пахло чаем. Джехангир покачал головой и потер глаз.
— Мама на кухне плачет.
— Ты знаешь почему?
— Я спросил, она не говорит.
— Иди, собирайся в школу. С мамой будет все хорошо, поверь мне.
Он потрепал сына по плечу и отправился на кухню.
Джехангир чутко прислушивался к тому, что происходит на кухне. Через минуту он услышал мамины рыдания, и у него задрожала нижняя губа. Он поднялся на ноги и сделал шаг…
— Оставь их наедине, — сказал дедушка.
Он натянул на себя простыню и подвинулся, освобождая мальчику место на диване.
— Сядь, расскажи мне, что случилось. — Дедушка взял его за руку.
— Мне хочется плакать, когда они ссорятся, — прошептал Джехангир. — Я хочу, чтобы они были веселые и друг другу улыбались.
— Им сейчас тяжело. Все будет хорошо, когда я уеду.
— Но они оба любят тебя. Почему же должно быть тяжело, если ты у нас?
— Любовь тут ни при чем. У каждого человека своя жизнь, и бывает трудно, когда что-то вторгается в ее ход.
— Но ты такой тихий, дедушка, ты никуда не вторгаешься. — Он посмотрел на дедушкину руку с толстыми, как шнуры, венами, и почувствовал, как ее легкая дрожь передается и его руке. — Я буду по тебе скучать, когда ты вернешься к дяде Джалу и тете Куми.
— Мне тоже будет недоставать тебя. Но у нас с тобой есть еще десять дней. А потом ты будешь навещать меня. Договорились? А теперь тебе пора одеваться.
