— Верно. Если он у тебя в голове, так ничто не поможет. Как кровь на руках леди Макбет, помнишь? Все благовония Аравии, все твое мытье и проветривание не сможет удалить его.
Куми ответила, что ее достаточно раздражает вонь, можно обойтись и без глупых комментариев.
— Заговорил как папа — так же мрачно и театрально. Лучше помоги мне с работой.
Остаток дня они провели за тщательной уборкой комнаты Наримана. Постельное белье нужно было замочить с мыльным порошком в одном ведре. Клеенку — в другом. Сняли шторы с окон. Все в комнате — ночной столик, комод, шкаф, оконные рамы, дверь, абажур и лампочка, — все было вымыто раствором деттола и насухо вытерто.
Вечером Джал объявил, что с него хватит. Он уселся в полумраке гостиной; Куми продолжала мыть и тереть.
Около восьми Куми пришла спросить, устроит ли его яичница с картофелем на ужин. В гостиной было уже совсем темно.
— Я не голоден, поужинай одна.
Ей тоже не хотелось есть.
— Давай просто выпьем моего малинового шербета. Мы слишком устали, чтобы есть, а вот выпить холодненького…
Выходя из комнаты, она протянула руку к выключателю, но Джал попросил не зажигать свет.
Возвратившись с подносом, она услышала, как брат вздыхает в темноте. Поставила поднос на стол и зажгла настольную лампу.
— Джал? Что не так?
Он покачал головой.
Куми села напротив него и подала ему стакан.
— Выпей, это освежит тебя. Мы просто измотаны. Мне тоже не по себе.
Он снова покачал головой:
— Что мы наделали, Куми?
— Ничего. Ничего мы не наделали. Не будь слюнтяем.
Но ей было тошно. Она заставила себя отпить глоток.
— Так надо было. У нас не было выбора.
Слова не шли, и она выключила лампу.
Глава 6
Немного придя в себя после визита Джала и Куми и негодования, вызванного их поведением, Роксана стала с беспокойством думать, как отреагирует на события Йезад. Конечно, ему нравится общество папы и папино чувство юмора, но семейные встречи бывают не так уж часто и длятся недолго — никакого сравнения с напряжением, которое потребует трехнедельный уход за лежачим больным.
— Надеюсь, Йезад не будет возражать, — сказал Нариман.
— Конечно нет.
«Господи, неужели папа действительно читает мои мысли, как уверял меня в детстве?» Она промокнула ему лицо влажным полотенцем и вытерла.
— Дедушка, от тебя пахнет, как от Мурада после крикета, — сказал Джехангир, морща нос.
— Не груби, — одернула его мать.
Нариман улыбнулся:
— Я проиграл вчистую. А может, взял мяч на ногу.
Роксана извинилась — мало воды, чтобы полностью обтереть его губкой, но завтра она соберет ведро.
— Говорил я тебе утром, чтобы ты не заставляла меня мыться, — сказал Джехангир.
— О, значит, ты знал, что дедушка приедет? Папа, этот мальчишка становится хитер не по годам. Как хорошо, что ты здесь, папа, хоть ты его усмиришь. Хватит смеяться, принеси тальк для дедушки.
Он примчался через минуту с жестянкой «Синтола». Мама осторожно сняла с дедушки грязную рубаху и судру. Кожа на его предплечьях и животе висела складками, а на груди образовала два мешочка, усохшие груди. Два маленьких надувных шарика, из которых вышел воздух. И волосы на них пучками белых ниток.
Роксана скомкала судру и отерла ею пот со спины и подмышек отца. Посыпала тальком из жестянки и быстренько растерла, сетуя на отсутствие воды. Потом выудила из чемодана свежую судру и рубашку, помогла Нариману надеть их.
— Спасибо. Теперь я свеж как маргаритка-дейзи.
— Это ты еще не видел, как потеет наша маргаритка с первого этажа, когда на скрипке играет.
Роксана унесла пропотевшую одежду и бросила в завтрашнюю стирку.
— Пора обедать. Я приготовила легкий рисовый супчик для Джехангу, у него что-то с желудком, но вам вполне хватит на двоих.
Роксана наполнила тарелку для сына и позвала его к столу; отцу она налила суп в мисочку.
— Тебе, папа, удобней будет есть из такой. Я помогу тебе, если захочешь.
Он протянул руку за мисочкой и поставил ее себе на живот. Мисочка в васильках поднималась и опускалась в такт его дыханию.
— Колышется как лодочка, — заметил Джехангир, — а твой живот делает волны для нее.
— Только бы ни у кого морская болезнь не началась, — сказал Нариман, едва не пролив суп с ложки, которую подносил ко рту.
— Что, Куми забыла дать тебе утром лекарство? — спросила Роксана.
— Я принял таблетку, — пробормотал Нариман. — Просто сильно устал сегодня. Завтра будет лучше.
Джехангир подошел к дивану. Постояв минутку, он заявил, что хочет кормить дедушку.
— Это не игра. Ешь свой суп, пока он не остыл.
Джехангир мгновенно выхлебал суп и вернулся к деду.
— Теперь можно?
Нариман кивнул Роксане.
— Но я тебя предупреждаю — поаккуратней, — сказала она, подавая сыну мисочку, — дедушка только что надел чистую рубашку.
— Да, мам.
— И не заставляй его рот набивать, как ты сам делаешь!
— Да я знаю, мама, — нетерпеливо ответил Джехангир, — я знаю, дедушка жует медленно, я видел его зубы.
На балконе лежало неразвешанное белье. Роксана принялась встряхивать и вешать мокрые вещи, хмурясь от того, что они уже успели подсохнуть, поглядывая в комнату, проверяя, как ведет себя Джехангу. Балконная дверь служила рамой для жанровой картинки: девятилетний мальчик с удовольствием кормит с ложечки семидесятидевятилетнего старца.
Вдруг ее охватило странное чувство — нечто подобное озарению. Отделенная завесой мокрого белья, держа в руках рубашку Йезада, она чувствовала, что наблюдает священное таинство; она желала бы удержать бесценный миг, ибо инстинктивно знала, что миг станет дорогим воспоминанием, источником силы в тяжелые времена.
Джехангир зачерпнул очередную ложку супа и поднес к дедовым губам. Заметив прилипшую рисинку, Джехангир осторожно снял ее салфеткой, не дал упасть.
На мгновение Роксане открылся смысл всего, что есть в рождении, жизни и смерти. Мой сын, думала она, мой отец и пища, которую я сварила…
К горлу подступил горький ком. И — минуло, остались только слезы на глазах. Роксана вытерла глаза, улыбаясь и удивляясь, потому что не знала, когда явились слезы и отчего. Довольство на лице отца, понимание собственной значимости на лице Джехангу — и озорные искорки в глазах обоих.
— Осталось совсем немножко, дедушка. Давай самолетом.
