Куми принесла из ванной стакан с водой и поднесла к его рту.
— Ты не сменила воду. — Он втянул челюсть.
— Завтра сменю. Никаких сил нет.
Он опустил протез в нечистую воду. Зубы с легким всплеском опустились на дно, безмолвно ухмыляясь.
Стук ложки о сковородку трижды поднимал их с постели ночью. Последний гонг позвал их, когда Нариману понадобилось освободить кишечник, чего они добивались от него весь день. Они усадили отчима на стульчак, и комната наполнилась вонью.
Джал открыл окно и включил потолочный вентилятор на «максимум». С комода в угол полетели рецепты и бумаги. Нариман вздрогнул от неожиданного сквозняка.
Они не подумали о том, как ему привести себя в порядок. Поставили ведро с водой и кружку рядом со стульчаком в надежде, что он, как всегда, подмоется левой рукой.
Однако нормальная процедура подмывания оказалась непосильной. Скованный тяжелым гипсом и обессиленный, он не мог проделать ее сидя на стульчаке.
Ну хоть попробуй, уговаривали они. Джал пожалел, что не догадались купить туалетную бумагу: папе было бы легче.
— Есть туалетная бумага, — вспомнила Куми, — я купила несколько рулонов в прошлом году, когда были перебои с водой. На счастье, нам не пришлось пользоваться бумагой.
Она побежала доставать бумагу из стенного шкафа в конце коридора.
Взяв туалетную бумагу, Нариман предпринял отважную попытку подтереться. Попытался повернуться на одной ягодице и чуть не свалился со стульчака.
— Нет, не получится, — выдохнул испугавшийся Джал.
Подхватив отчима под мышки, он приподнял его над сиденьем.
— Быстрей, мне его долго не удержать!
Сдерживая рвотный позыв, Куми несколько раз мазнула бумагой.
— Готово.
Они начали укладывать его в постель. Нариман сжал зубы, у него опять потемнело в глазах от боли. Они видели слезы, когда желали ему спокойной ночи.
— Горшок, — напомнил Джал сестре.
— Твоя очередь. В прошлый раз я вылила его.
— В тот раз был номер один. Это не в счет. И стульчак — это твоя идея.
— И что? Если бы дерьмо было в судне, ты бы с радостью вынес его?
Схватив горшок, Джал понесся в клозет. Куми проследовала за ним туда и обратно, жалуясь, что всего один день, а она уже больше не может, и чем ссориться, надо выход искать.
— Завтра поищем, — раздраженно бросил Джал, ставя горшок на место. — Три часа ночи. Я просто мертвый.
— Ты не один поднимал его. Я в таком же состоянии.
Они не старались понизить голос. Вентилятор бешено крутился на максимальной скорости, заставляя трепыхаться простыню, свисающую по одну сторону кровати.
— Прежде чем вы уйдете…
— Что?
— …вы не могли бы переключить вентилятор?
Джал повернул регулятор на «минимум», и простыня успокоенно колыхнулась.
Глава 4
В семь утра звонок вторгся в сон Куми, и она обиженно рассталась с прелестным сновидением. Она танцевала в бальной зале отеля «Тадж», оркестр исполнял любимые старые мелодии: «Унеси меня на луну», «Чай для двоих» в латиноамериканском ритме, «Зеленая, зеленая трава родного дома». Скользя фокстротом в опытных руках партнера, она подняла глаза и увидела люстры, хрусталь, сверкающий, как драгоценные камни. Она обоняла запахи пирожных, сандвичей и кофе — в холле перед бальной залой уже накрывали столы. Но она так и не увидела лицо своего партнера, только чувствовала на спине его умелую руку, которая вела ее в танце, не давая сбиться.
От звонка она застонала и повернулась на бок, отыскивая на простыне местечко попрохладней. Подождала, надеясь, что Дверь откроет Джал. Но в квартире стояла тишина. Ее разорвал новый звонок.
Она резко встала с кровати под балдахином — сердце сильно стучало — и впустила прислугу, которая приходила на три часа в день.
— Начни с моей комнаты, Пхула, — распорядилась она. — У меня голова болит, я еще посплю.
Пхула оставила сандалии у двери и босиком бесшумно двинулась в глубь затемненной квартиры. Ее присутствие не ощущалось и не замечалось. Оно повсюду бросалось в глаза, только когда она не приходила по болезни: в этих случаях Пхула давала о себе знать немытыми чашками и блюдцами, пылью на мебели и скомканными простынями на неубранных кроватях.
Куми улеглась. Пхула, сутулая и морщинистая, на вид старше своих пятидесяти трех, пришла из кухни с коротенькой метелкой. Она передвигалась быстрыми мелкими шажками, колени полусогнуты, подол ядовито-зеленого сари высоко подоткнут.
Пхула присела на корточки, и Куми услышала неровное перешептывание метелки с полом. Куми приоткрыла глаза. На миг ей почудилось, будто ее сон продолжается, но все изменилось, партнер по танцу превратился в зеленую тварь наподобие лягушки, которая движется по полу, скользя и покачиваясь.
Метелка зазвучала громче, она шуршала с присвистом, особенно под кроватью, где выказывала особенное прилежание; Пхула даже пару раз головой стукнулась о край кровати. Куми понимала, что все старания предназначены для нее. Она была рада, когда Пхула перестала мести у нее и перешла в комнату Джала. Куми знала, что Джал не проснется, его похрапывание слышалось даже в ее комнате, он так и будет храпеть, пока Пхула убирает.
Куми возвратилась в мыслях к прерванному сну и к тем неясным чувствам, которые он вызвал. Ей вспомнились уроки танцев, на которые они с Джалом ходили в юности. За уроки платил папа… Он неизменно проявлял щедрость — как бы ни складывались отношения с мамой и Люси, детям папа ни в чем не отказывал. Иногда они брали с собой маленькую Рокси, ей нравилось сидеть в уголке и смотреть, как Куми и Джал учатся танцевать…
— Баи, — позвала с порога Пхула.
— Что такое, что? — Куми резко повернулась, кровать сочувственно скрипнула. — Я же сказала — закончишь работу, можешь идти!
— Работа не закончена, баи. Ее нельзя закончить.
Куми сбросила простыню и села, чтобы видеть прислугу, которая сошла с ума.
— Я не понимаю, что ты говоришь.
— Пойдемте, баи, сами увидите.
Из комнаты так и ударило зловонием, когда они открыли дверь. Нариман закрыл глаза, притворяясь спящим.
— Откуда такой запах? — прошептала Куми, обращая вопрос больше к себе, чем к Пхуле. — Джал ночью вынес горшок.
Неужели ее брат-лентяй по неряшливости оставил что-то смрадное за стульчаком? Зажав нос, она подняла крышку — горшок вымыт до сияния.
Нариман решил открыть глаза и все рассказать начистоту. И невольно улыбнулся — чистота и есть как раз то состояние, которого он больше всего желает в своих нынешних условиях.
— Прости, Куми, я думал это газы, хотел выпустить… и…
