– Да.
– Людей, которые похитили Людмилу Прокофьевну?
– Именно так. И я недаром говорил вам о глупости следователя Грузинова и о провокации, с которой сопряжено исчезновение в высшей степени ценной информации. Нет, я ошибся. Не ценной. Бесценной!
У этого человека была потрясающая экспрессия и дар убеждения. Наверное, Фомичев мог бы стать превосходным актером. Если бы не стал генералом.
– Именно бесценной информации, – продолжал он, – которую следует вернуть во что бы то ни стало. Я в курсе вашей тарасовской встречи с Кешолавой и того, что он вам рассказал. Так вот, Кешолава – болван. Он сам ничего не знает. Он делает все, как марионетка, и больше всего желает со мной развязаться.
– Примерно то же он мне и говорил.
– Кешолава сам не понимает, с какими опасными людьми он имеет дело. А говорить ему я не стал: у него и так слишком много робости в этом деле. А ведь мнил себя авторитетным человеком!
– С какими опасными людьми? – выговорила я. – Не слишком ли много предисловий, Георгий Артурович?
– В самый раз. В самый раз предисловий. А теперь перейдем к наиболее интересному. Вы хотели знать, кто похитил вашу тетушку. Вы хотели знать, кто убил Косинова. Так вот, не далее как три дня назад к вам пришли два человека довольно-таки оригинальной внешности. Один был вор Костюмчик, другой – его подельник Микиша. Даже не спорьте! – вдруг рявкнул на меня Фомичев, хотя я и не собиралась в данный момент ему возражать. – Были они у вас, были! Иначе и не могли события разворачиваться. Ребята они симпатичные, даже обаятельные, хотя и по разу-другому на зоне чалились. По документам. Но самое смешное, что на зоне они никогда не были. Уголовные дела, которые Грузинов заводил на них, были для отвода глаз. То есть он сам, конечно, думал, что это реальные уголовные дела и суд вроде бы впаривал Костюмчику и Микише сроки. По документам. Но тянули за них срок совсем другие люди, под их именами, разумеется, так что на все у Кораблева и Хрущева имеется алиби. Никаких дел на воле они совершать как будто бы не могли, потому что – якобы – находились в местах лишения свободы. Какое алиби, а? А на самом деле эти два паренька давно работают на спецслужбы. Знаете, чем они занимаются? Они устраняют ненужных людей. Государственные киллеры, понимаете? Они так же, как и вы, с семнадцати лет проходили великолепную подготовку в особых структурах, – генерал Фомичев даже привстал, когда говорил это, – так же, как и вас, законную дочь, генерал Охотников направил на особое поприще и своего побочного сына Максима Кораблева. Вы же практически погодки с ним, так? Так.
Я медленно произнесла:
– То есть… вы говорите, что…
– Кораблев и Хрущев работали на меня, – жестко бросил Фомичев, – вот что я говорю! И в один прекрасный день их кто-то перекупил, перехватил, перетянул! Они угнали машину Косинова. Убили самого Косинова. Сдается мне, что и Косинов был в сговоре с ними, да только… подружился волк с кобылой – остались хвост да грива. Именно они убили Косинова. Кроме них, больше некому! Я до конца не желал в это верить. Я не хотел браться за них собственноручно, велел поработать Кешолаве, который не знал, кто они такие на самом деле. Я не хотел верить, но они сбежали, и это послужило лучшим доказательством того, что они виновны. И я не смог бы получить лучшего доказательства, даже если бы взялся за них сразу, велел бы схватить и отрихтовать на предмет признания во всех грехах. Вот такие дела, Евгения Максимовна. Такие скверные имеем мы дела.
Я опустила голову и произнесла:
– Значит, они пришли в мой дом, будучи… убийцами?
– Да.
– И у них с самого начала были какие-то черные планы? Но зачем им похищать мою тетушку? Она вообще ни при чем.
– Как знать, как знать… Их вы тоже полагали невинными воришками автомобилей.
– А я еще дала им денег, чтобы они сняли квартиру!
– Эти люди прекрасно умеют играть на доверии, – сказал Фомичев. – Обвели вокруг пальца даже вас, первоклассного специалиста.
– Но это было так натурально! – простонала я.
– Еще бы. Школа! А теперь, Евгения Максимовна, – понизив голос, проговорил Фомичев, – в свете новых открывшихся вам фактов… гм… вы больше ничего не хотите добавить к нашему разговору? Быть может… быть может, они хотя бы намекали, куда перегнали «Рено»?
Я подняла глаза: генерал смотрел на меня, щурясь и не мигая. Его лицо выглядело сосредоточенным и подобранным, и внезапно мне вспомнился Кешолава, который с таким смятением и страхом говорил о генерале Фомичеве. И вспомнились Кораблев с Микишей… Только… Если они в самом деле те, кем сейчас представил их Георгий Артурович, если они на самом деле… то почему они сказали мне правду? Правду о том, где стоит «Рено», вокруг которого закрутился такой водоворот событий? Если они убийцы, то им куда проще было отсидеться у меня, ни о чем не подозревающей, чем опять лезть на рожон и похищать тетушку, как об этом втолковывает мне Фомичев. Быть может, он говорит правду. Да, вполне может быть и так. Почему, устроив меня в секретный институт, условно именуемый «ворошиловкой», отец не мог сделать то же самое в отношении моего брата? Легко. И если я работала в «Сигме», то почему Максиму Максимычу не поработать в какой-нибудь аналогичной структуре?
Так или иначе, но все же не надо мне откровенничать с Фомичевым, хотя он вызывает у меня чувство, близкое к симпатии. Если вообще можно говорить о симпатии применительно к этому своеобразному, бесспорно, очень сложному и закрытому человеку.
– Ну? – выговорил он.
– К сожалению, Георгий Артурович, мне нечего добавить.
– Значит, вы мне не поверили…
– Почему же? Только я ведь не могу сказать вам того, чего не знаю. Вы, верно, хотели узнать о местонахождении «Рено». И я бы рада вам помочь, но ничего не знаю.
– Поймите, Женя, ведь речь идет и о судьбе близкого вам человека.
– Я понимаю, но…
– Значит, вы не знаете, где автомобиль Косинова?
– Нет.
– И не предполагаете, где могли бы находиться Кораблев и Хрущев?
– Если бы я могла предполагать, я бы немедленно туда направилась. Ведь, – по крайней мере, так говорите вы – они держат у себя Людмилу Прокофьевну.
Генерал испытующе посмотрел на меня, а потом со вздохом откинулся назад и произнес:
– Очень жаль. Очень жаль, что мы все-таки не смогли быть до конца откровенны друг с другом. Мне это тем более обидно, что вы – дочь уважаемого мною человека, который…
– Георгий Артурович, вы как некролог по моему поводу произносите, – несколько принужденно усмехнулась я.
– Ну уж… – Он возвел кверху руки и чуть прихлопнул ладонями. – Скажете тоже – некролог! Боже упаси вас от такого в ближайшие пятьдесят лет.
– Долгий срок вы мне намерили, – отозвалась я, – благодарю.
