Толстяк повернул, и Аня послушно последовала за ним.
Новая дверь открывалась другим ключом, и за ней оказалась улица. Аня замерла. Солнце еще не клонилось к западу, было жарко, она с удовольствием стояла на пороге, дыша чистым воздухом, и только когда толстяк нетерпеливо окликнул:
– Сто сороковая! Заснула?
Поняла, что находится во внутреннем дворе тюрьмы – со всех сторон стены, да еще и «потолок» из решетки сделан на высоте метров четырех. Будто люди умеют летать.
Впрочем, еще через секунду Аня поняла, что ошиблась: вместо одной стены был ряд вольеров, вроде тех, в которых держат собак в питомниках. В темноте клеток кто-то рычал.
Первой реакцией было: бежать. Толстяк совершенно явно вел Аню к клеткам. Но бежать некуда, сражаться – нечем (хотя задушить толстяка она могло бы легко – но что это даст?), значит, придется продолжить разведку. Аня понадеялась, что в первый же день ее не пустят на корм – слишком бездумный расход материала получается.
Толстяк, отметила про себя Аня, был абсолютно уверен в ее послушании. Может, вещество, которым ее «накачали», еще не должно перестать действовать, а у снайпера Змеи просто повышенная устойчивость?
Они пересекли двор и оказались подле вольеров.
Теперь Аня видела странных существ, запертых в клетках.
Некоторые из них, наверное, имели какое-то отношение к людям, по крайней мере, на одном, рычащем, оскаленном, напоминающем метиса уродливой обезьяны и собаки, животном Аня заметила остатки одежды – порванную футболку неопределенного цвета и трусы… Пальцы твари заканчивались острыми когтями. Увидев Аню и толстого, создание рванулось вперед, вцепилось в прутья и начало ритмично мычать, чего-то требуя: «аууу-аыыыы-ауууу-уууааа!»
– Он говорит «а ну иди сюда, сука», – любезно улыбаясь, перевел толстый.
Ане огромных сил стоило сохранить тупое выражение лица. «Доктор» страшно развеселился. Погрозил зверю толстым пальцем – создание в ужасе отпрянуло.
– Давно, давно у меня просят материал испытатели аномалий! Дождешься, дружок, сгинешь в мясорубке! Вот, знакомься лучше: сто сороковая, свежее мясо. Ни черта не понимает, как и все вы. И не соображает.
Ага, отметила Аня, значит, она правильно догадалась: лекарство не должно было перестать действовать. А толстый-то – садист. В клиническом смысле этого слова.
– Ууууууу! – в отчаянии взвыла тварь.
– Не убьешь, кишка тонка, мой милый друг, кишка тонка! Ну-с, сто сороковая, это – твое будущее, если эксперимент не удастся. Мы, подруга моя, гуманисты. Мы редко отправляем отбросы на испытание аномалий. Оставляем, пробуем новые и новые средства. Может ли, дружок, вот этот мутант стать человеком? Думаешь, нет? А мы пробуем, подруженька, ищем, перебираем разные варианты! А если не получится – вот тогда уже утилизируем с несомненной пользой для науки и рода человеческого. А ведь если разобраться, подруга моя сто сороковая, то может тебе и повезти. Полезные штуки тоже встречаются: кариес лечат, импотенцию… – тут он рассмеялся, хлопая себя по ляжкам.
Аню замутило. Сейчас шагнуть вперед, «пяточкой» ладони ударить под подбородок так, чтобы голова запрокинулась, левой рукой поддержать под поясницу, на себя дернуть. И – все. Позвоночник не выдержит. Если вдруг окажется не смертельно – все равно толстяк упадет, прыгнуть на него обеими ногами, ломая грудную клетку, загоняя ребра в легкие и сердце…
Она дышала ровно, глубоко и пялилась на толстяка ничего не выражающими глазами. Ничего, мразь, придет твое время. Где-то здесь, на территории, должен быть Дым. А вдвоем с Димкой Аня горы свернет.
– Пойдем дальше, подруга моя.
Они двинулись вдоль ряда вольеров. Там были не только бывшие люди: собаки с лишенными глаз облезлыми мордами, огромные кабаны, двухголовые твари, предков которых Аня не смогла определить (судя по чешуе – рептилии, судя по конечностям – кошачьи), что-то ракообразное, но довольно большое… Мутировать может только зародыш, эмбрион – учили Аню в школе. Пока формирование идет на генетическом уровне. Потом уже поздно. Здесь же, при помощи аномального излучения и неизученных толком свойств Зоны в мутантов превращали взрослых.
И если опыты над животными Аня полагала необходимым злом, то сама в роли подопытного кролика выступать не собиралась.
Положение выглядело трудным, но не совсем уж безвыходным: обнадеживало то, что Аню не взяло «отупляющее» вещество и что это удалось скрыть. Хорошо, что внутренние двери и камеры отпираются одним ключом. Хорошо, что ключ этот – у мальчишки.
И плохо, что Аня совершенно не представляла себе: а дальше? Где искать Димку? Что с ним? Ну, выберется она «отсюда», но – куда? В Зону?
В полную неизвестности и опасностей Зону? Что ждет ее там?
Впрочем, любая судьба была лучше участи, уготованной Ане фашистом-толстяком и его соратниками. Так быстрая смерть лучше медленной и болезненной.
Толстяк отдернул белую клеенчатую занавеску, указал на кушетку:
– Присаживайся, подруженька. И рукав закатай. Наташа! Биохимия, срочно!
Сделав дебильное лицо, Аня, противная сама себе, села, задрала рукав и для пущей убедительности пустила слюну.
Есть такая штука – виктимность. Это способность индивида при определенных обстоятельствах оказываться в роли жертвы. Виктимность Змеи стремилась к нулю. Никто никогда не смел травить ее, в детдоме обидчики расплачивались выбитыми зубами и расквашенными носами.
Теперь же она, противная сама себе, была совершенно беспомощной. Мысленно Аня твердила, что не позволит издеваться над собой. Но стоило закрыть глаза, и воображение рисовало собственное тело с обвислой кожей, покрытое язвами, незаживающими шрамами. Накатывало отвращение, замешанное на отчаянье.
Дожидаясь Наташу, вивисектор разглядывал Аню, не как мужчина – привлекательную женщину, а как ученый – любопытный образец.
Вскоре хлопнула дверь, и в лабораторию вошла блондинка модельной наружности: правильный овал лица, четко очерченные губы, накрашенные алой помадой, тонкая шея, острые ключицы за распахнутым воротом халата, высокая грудь, тонкая талия и точеные ноги. Такой не в живодерне работать, а разъезжать на «лексусе» с чихуа-хуа под мышкой.
– Шо вы хотели? – прощебетала она с мягким южным акцентом, на Аню даже не взглянула.
– Где ты ходишь, Сова? – он кивнул на Аню. – Биохимию возьми.
– О, новенькая.
Наблюдая за блондинкой боковым зрением, Аня отметила, что ошиблась: перед ней не человек, если брать за основу понятия не физиологию и генетику, а способность сострадать и сопереживать. У блондинки были глаза живого трупа, подернутые льдистой отрешенностью. Такая без зазрения совести вонзит скальпель в шею и, брезгливо переступив через натекшую кровь, будет наблюдать с секундомером, как скоро жертва умрет.
Где они понабирали столько отморозков? Кто искалечил молодую красивую женщину так, что она ненавидит все живое?
