Во-вторых, надо сегодня же отозвать из Британии наших дипломатов. В-третьих, желательно наложить арест на собственность, принадлежащую как самому Соединенному королевству, так и ее подданным. В-четвертых, интернировать на территории России всех их подданных до единого человека. В-пятых, необходимо полностью прервать с Британией торговые отношения. В-шестых, предупредить Британию, что дальнейшие недружественные шаги в отношении России и ее подданных станут поводом для объявления войны…
Пока Петр Николаевич излагал свой план, который от открытой войны отличался только необъявлением последней, я потихоньку подошел к хозяйке этого дома и шепнул:
— Ваше императорское величество, я крайне сожалею о случившемся и очень рад, что жизни Михаила Александровича уже ничто не угрожает…
— Спасибо, Александр Васильевич, — так же тихо ответила мне Мария Федоровна, — но Мишкин уже взрослый мужчина и офицер. Я думаю, он знал, что делал. Напротив, я так зла на старину Берти и мою сестрицу Александру, что нет слов. Как можно было допустить к управлению империей таких безответственных и подлых людей? Это всё слабость Ники. Пока был жив мой супруг, никто ничего подобного и подумать бы не смел. Но его с нами уже нет…
А тем временем Дурново продолжал:
— Необходимо мобилизовать и привести в боевую готовность Балтийский и Черноморский флоты. На Черном море считать поводом для объявления войны появление в Проливах британских боевых кораблей. На Балтике таким поводом могла бы стать попытка британского флота форсировать Датские проливы. Именно потому, что через эти проливы проходит путь британского флота на Петербург, я и хотел бы дождаться заключения Русско-Германского союза…
— Господин Дурново, — прервала его Мария Федоровна, — вы не забыли, что я еще и дочь короля Дании? Я сделаю всё, чтобы моя родина закрыла Проливы перед британскими военными кораблями. Если нашу маленькую Данию защитят объединенные флоты России и Германии, то британцы никогда не смогут войти в Балтику.
— Очень хорошо, — кивнул Дурново, — тогда нам будет легче защитить столицу империи. Остался Тихий океан, где британские корабли находятся в Вэйхавэе, Гонконге и Сингапуре. Вэйхавэй, между прочим, совсем рядом с Порт-Артуром и Дальним. Смею напомнить, что наши основные силы в том районе сейчас привлечены к операциям по блокаде Японии. Поскольку Англия не подписывала соответствующую Гаагскую конвенцию, то нельзя ли попросить адмирала Ларионова с помощью его летательных аппаратов уничтожать все британские корабли, выходящие из баз?
Я вопросительно посмотрел на Николая II, и тот одобрительно кивнул. Очевидно, после последней британской выходки его уже перестали беспокоить такие глупости, как Гаагские конвенции. А то, что англичане их не подписали, было совсем хорошо. Я тоже одобрительно кивнул, что было воспринято всеми вполне однозначно.
— Итак, господа, — стал подводить итоги император, который в этот момент больше всего походил на того царя-батюшку, которого так любит народ. — Петр Николаевич, вы в самое ближайшее время должны составить для меня проект Манифеста, в котором изложите всё то, что сейчас сказали. Естественно, в приемлемом для обнародования варианте.
И вот еще что, в самом конце добавьте, что в благодарность за чудесное спасение любимого брата я отменяю все выкупные платежи, а недоимки по предыдущим годам замораживаю на десять лет. И следите, внимательно следите за всем, что происходит в мире. Надо будет особо отметить тех, кто нам будет сочувствовать, и тех, кто просто промолчит.
Вячеслав Константинович и Евгений Никифорович должны заняться враждебными нам элементами, как отечественными, так и иностранными. Вы, Александр Васильевич, не откажите им в помощи.
Ну, а я, господа, сделаю всё, чтобы наша встреча с германским императором прошла успешно. Ну, на эту тему мы еще побеседуем. А сейчас, господа, займемся каждый своим делом.
Император повернулся к своей сестре:
— Ксения, за твоим домом будут закреплены два моих адъютанта. Александр Васильевич, Нина Викторовна, при всех известиях с Дальнего Востока я прошу тотчас информировать меня. Возможно, я посещу вас в течение дня. На этом всё.
Как не похож был этот Николай на вялого и унылого человека, который в феврале 1917 года подписал отречение от престола своих предков! Кто знает, может, и для него еще не всё потеряно…
5 МАРТА (19 ФЕВРАЛЯ) 1904 ГОДА, УТРО.
БАТУМ.
ГОРОДСКАЯ ТЮРЬМА.
Старший лейтенант Николай Арсеньевич Бесоев.
До Батума мы добрались без приключений. Грозная бумага фон Плеве и форма жандармского ротмистра избавляли нас от многих хлопот. Правда, ехать пришлось кружным путем. Сначала через Дербент до Баку, потом на Тифлис, и оттуда уже на Батум. Так что мы, налюбовавшись морем Каспийским, теперь любовались Черным.
Батум был крупным городом. Год назад он выделился из состава Кутаисской губернии. Здесь было жандармское управление, куда сразу по прибытии в город мы и направились. Встретили гостей из столицы с подлинно грузинским гостеприимством, которое было дополнительно подогрето грозной телеграммой самого министра внутренних дел империи. Но «пить вино и кюшать шашлик» нам было некогда. Мы узнали, что интересующее нас лицо находится в городской тюрьме. Туда и направились. Сопровождал нас сам начальник Батумского охранного пункта ротмистр Рожанов. По дороге он жаловался на трудность работы. Личного состава не хватает, а эсдеки получают помощь из-за границы. Я очень удивился сказанному ротмистром. Но тот подтвердил, что деньги в стачечные комитеты и к местным революционерам поступают от француза Франца Гьюна, директора завода Ротшильда. Похоже, что революционное движение в России спонсировали не только англичане.
Батумская тюрьма была небольшой — всего на восемьдесят «посадочных мест». Содержание в ней было хорошее, хотя режим довольно строгий. Сталину уже довелось посидеть в этой тюрьме, поэтому он чувствовал себя в ней как дома. Кстати, в этот период он известен под псевдонимом Коба, а Сталиным станет лишь в 1912 году. Но мы называем его по старой памяти так, потому что в историю он вошел именно как Сталин.
В помещение для допросов к нам привели арестанта. Скажу сразу — молодой Сталин был мало похож на того, какого мы видели в документальной хронике и на портретах 30–40-х годов. Скорее, он смахивал на горячих мачо из мексиканских сериалов. Ему было всего двадцать шесть лет. Среднего роста (в учетной карточке Бакинского жандармского управления записано: «рост — 2 аршина 6 вершков — 169 см»), худощавый, глаза карие, лицо — заросшее модной в наше время недельной щетиной. Одет он был… Я бы назвал его верхнюю одежду обносками, которые не стали бы надевать у нас даже бомжи. Видно, перед арестом товарищу Сталину пришлось долгое время сидеть без денег.
После недолгих канцелярских формальностей нам передали арестанта. На тюремной карете с зарешеченными окнами товарища Кобу доставили к нашему вагону, стоявшему уже прицепленным к составу, направлявшемуся в Тифлис. Где жандармы и передали с рук на руки на попечение «мышек» «беглого ссыльнопоселенца Иосифа Виссарионова Джугашвили, уроженца Тифлисской губернии, Горийского уезда, православного, холостого, из крестьян, закончившего Горийское духовное училище и имеющего право работать домашним учителем».
