Обстановка, в которой начались переговоры, изменилась теперь в пользу готтентотов: вместо того чтобы наткнуться на наши ружья, собранные вместе, они оказались перед нашим лишенным руководства передним краем, с одной стороны, и перед уязвимым флангом — с другой. И тогда я сделал единственно возможную перегруппировку: приказал Плате с его волами вплотную приблизиться к фургону. Плате был жалок и растерян. Пока я суетился, а готтентоты хихикали и чесались, он лихорадочно пытался собрать скот. Но животные, в тот день, как назло непроходимо глупые, под его хлыстом сначала сбились в кучу, а потом с выпученными глазами разбежались и могли бы уйти на все четыре стороны, если бы услужливые готтентоты, вопящие и размахивающие руками, не направили их куда надо. Так что через несколько минут сумятицы, когда, казалось, навсегда перепутались пути застенчивого друга, ухмыляющегося врага и мечущегося скота, все животные уже топтались позади фургона, а на месте возчика, которое покинул второй Томбур, с зажатой в руке шапкой бросившийся на подмогу — загонять скот, сидел Ян Клавер. На лице его была написана суровая бдительность, ружье он держал наготове — такова была порода старых готтентотов с фермы, теперь уже вымирающая.
Я осторожно наблюдал в сторонке от этой неразберихи, ожидая первого знака, подтвердившего бы, что взятие фургона в кольцо не просто веселое развлечение, а первый шаг к осуществлению дьявольского замысла. Я готов был отдать жизнь, чтобы избавить себя от фарса: мой фургон и волов присваивают и умыкают, а я гоняюсь за ними, сотрясая воздух бессильными угрозами. Но у них на уме не было подобного плана. Пока я метал яростные взгляды, человек на воле приблизился и учтиво обратился ко мне.
Добро пожаловать на землю [коикоин], народа, который всегда рад принять путешественников и услышать новости, которые они принесли. Нам предложат подкрепиться, а у волов будет вода. Мы должны следовать за ним. Нас приглашают оставаться среди его народа столько, сколько мы захотим.
— Благодарю за ваше гостеприимство, — ответил я. — Но ваши спутники заставляют моих людей нервничать. Нельзя ли их сдержать?
— Мы не причиним вам вреда, — сказал он. — Вы дадите нам подарки?
Его спутники, у которых были ушки на макушке, подхватили это слово, подняв крик. «Подарки, подарки!» — орали они, а один пробился через толпу вперед и исполнил перед моей лошадью странный танец: выпятил грудь, зад выставил, а ноги при этом, казалось, шли, хотя он не сдвинулся с места. «Подарки! — напевал он. — Мы хотим подарки! Подарки! Мы хотим подарки!» Его товарищи подхватили этот напев, хлопая в ладоши и топчась на месте. Я попытался привлечь внимание своих слуг, но они не слышали меня из-за шума. Плате от стыда где-то прятался. Адонис был поглощен зрелищем и ухмылялся от удовольствия. Братья Томбур хлопали в ладоши вместе со всеми, словно завороженные. Только Клавер все еще был под контролем. Он с каменным лицом сидел в фургоне на месте возчика, не сводя с меня глаз. Я поманил его. Он спрыгнул на землю и начал проталкиваться ко мне, держа перед собой ружье, как Моисей посох. Дикари расступились и снова сомкнулись у него за спиной, а один передразнил его деревянную походку, отчего остальные прервали свой танец и пронзительно рассмеялись.
— Открой коробку с табаком и дай каждому из них по два дюйма, — приказал я Клаверу. — Два дюйма. Не больше.
Толпа опять расступилась перед ним, на этот раз распевая ритуальную песню охотников: «Попадись в мою ловушку, дикий гусь, сунь свою длинную шею в мою ловушку, и я накормлю тебя личинками древоточца». Плате снова появился, он и остальные мои слуги тоже смеялись, правда прикрыв рот рукой.
Клавер залез в фургон и под радостные возгласы вынырнул оттуда с коробкой табака весом в шесть фунтов. Сняв крышку, он начал медленно нарезать табак на порции в два дюйма и передавать их в протянутые руки готтентотов. В толпе возникла давка, и послышался шепот, постепенно переросший в выкрики: «Еще! Еще!» Вол стоял возле меня и щипал траву. Его хозяин находился среди людей, дерущихся за табак. Клавер бросил на меня нерешительный взгляд. «Больше не давай!»-крикнул я. Он меня услышал. Один готтентот попытался забраться в фургон. Клавер ударил его по пальцам, и тот упал назад. Кто-то зажал коробку с табаком между ногами. Клавер попытался схватить вора, но промахнулся. С минуту коробка плыла высоко над толпой, переходя из рук в руки. Потом она накренилась, и двадцать человек начали драться за понюшку табака. Клавер нырнул в толпу, несомненно борясь за справедливость. «Оставь их!» — закричал я и, воспользовавшись возникшей свалкой, подъехал и хорошенько стегнул запряженных волов. Они всхрапнули и начали тянуть фургон. Я погнал упряжку, нахлестывая волов и надавливая им на нос рукояткой хлыста. Фургон дернулся вперед. Готтентоты подняли крик. Мои люди бросились по своим местам. Появился Клавер — запыхавшийся, без шапки. Большинство волов из второй упряжки тащились за нами, нескольких отвязали готтентоты. Я оставил их: ведь мы не удирали, а просто перестраивались, со временем мы вернем себе свое. Мы двигались со всей скоростью, на которую были способны, — то есть со скоростью шагающего человека. Но теперь готтентоты бежали за нами с воплями и визгом. Я счел неразумным палить в них. Они не проявляли враждебности. «Вернитесь!» — орали они. Я приказал вознице не обращать внимания. Потом я отстал, чтобы занять позицию позади удаляющегося фургона, лицом к приближающимся дикарям. Я поднял руку.
Они подошли к самой морде моей лошади, остановились и начали тихо переговариваться, с любопытством поглядывая на меня и щурясь на солнце, как маленькие дети. Я молчал, пока все не подтянулись. Четыре моих отставших вола разбрелись, пощипывая травку. Фургону меня за спиной удалялся в безопасное место. Я начал:
— Мы пришли в страну народа намаква с миром в наших сердцах. До нас дошло много рассказов о богатстве и щедрости народа намаква, о его искусных охотниках. Много лет мы жаждали встретиться лицом к лицу с народом намаква и передать ему привет от нашего великого Капитана, жилище которого находится на мысе Доброй Надежды, где сходятся большие моря. А в доказательство того, что мы пришли с миром, мы привезли с собой много подарков для народа намаква: табак, медь, огненные коробки, бусы и еще разные вещи.
Все, что мы просили у народа намаква, — продолжал я, — это право беспрепятственно путешествовать по их стране и охотиться на слонов, бивни которых ценятся у моего народа. Но что же мы находим, после того как пересекли пустыни, горы и реки, чтобы добраться до земли намаква? Мы видим, что к нашим слугам относятся с презрением, наш скот угоняют, наши подарки топчут ногами, как будто они не имеют никакой цены. Что же мы должны рассказать о народе намаква нашему собственному народу на юге? Что они не знают, как встречать незнакомцев, и не соблюдают законов гостеприимства? Что они бедны и вынуждены красть волов у каждого, кто проезжает мимо? Что они — завистливые дети, которые ссорятся из-за подарков? Что у них нет вождей, власть которых они уважают?
Нет, я был бы лжецом, если бы рассказал у себя дома такое. Потому что я знаю: намаква — мужчины, настоящие мужчины, сильные, щедрые, благословленные великими правителями. Несчастливые события сегодняшнего утра пройдут, они — сон, их не было, они забыты. Оставьте себе то, что взяли. Но давайте впредь вести себя как мужчины, уважать собственность друг друга. То, что мое, — это мое: мой скот, мой фургон, мое добро. То, что ваше, — это ваше: ваш скот, ваши женщины, ваши деревни. Мы будем уважать то, что ваше, а вы будете уважать то, что наше.
