Он вышел в коридор, остановил мужчину в белом халате и спросил, не найдется ли для него в больнице какая-нибудь работа.
— Денег мне не нужно, — сказал он, — просто хочу что-то делать. Подметать полы или еще что. Убирать в саду.
— Спроси в канцелярии на первом этаже, — ответил мужчина и прошел мимо. К. так и не нашел эту канцелярию.
Во дворе с ним заговорил какой-то больной.
— Лег сюда заячью губу зашивать? — спросил он.
К. покачал головой. Больной с сомнением посмотрел на него. Потом рассказал ему длинную историю про то, как на него наехал трактор и раздробил ему ногу и бедро, а доктора вставили ему в кости гвозди, серебряные гвозди, которые никогда не заржавеют. Ходил он, опираясь на странно изогнутую алюминиевую палку.
— Где бы мне поесть? — спросил К. — Со вчерашнего дня не ел.
— Слушай, приятель, — живо откликнулся мужчина, — купи-ка ты нам обоим по пирогу. — И дал К. монету.
К. сходил в булочную и принес два горячих пирога с курятиной. Он сел на скамейку рядом со своим новым другом и начал есть. Пирог был такой вкусный, что у К. выступили слезы на глазах. Человек с палкой рассказывал, какая вдруг на его сестру нападает трясучка. К. слушал, как поют птицы в ветвях, и все пытался вспомнить, было ли ему когда-нибудь в жизни так хорошо, как сейчас.
Он провел возле матери час днем и еще один час вечером. Лицо у нее посерело, дыхание еле теплилось. Один раз челюсть у нее двинулась: К. смотрел, как загипнотизированный, на струйку слюны, которая вытекла из ее сморщенных раздвинувшихся губ. Мать как будто что-то шептала, но он не мог разобрать. Сестра, которая пришла его выпроваживать, сказала, что матери впрыскивают снотворное.
— Зачем это? — спросил К.
Едва сестра отошла, К. выпил чай, который стоял возле матери и возле старухи на соседней койке, — залпом, как шкодливый пес.
Придя в проулок, где он проспал прошлую ночь, он обнаружил, что его картонные коробки исчезли, — видно, кто-то их выбросил. Этой ночью он спал в подъезде какого-то дома, у двери. На медной дощечке над своей головой он прочел: «Ле Ру и Хаттинг — юристы». Проехавшая мимо полицейская машина разбудила его, но он заснул снова. Озяб он меньше, чем прошлой ночью.
На койке, где вчера лежала его мать, он увидел другую женщину, с забинтованной головой. К. стоял в ногах и глядел на нее. Может быть, я спутал палату, подумал он. Он подошел к сестре.
— Моя мать… она вчера тут лежала…
— Спроси вон за тем столом, — сказала сестра.
— Ваша мать этой ночью скончалась, — сказала ему женщина-врач. — Мы сделали все, что могли, чтобы спасти ее, но она была очень слаба. Вы не оставили номера вашего телефона — мы хотели с вами связаться.
Михаэл бессильно опустился на стул в углу.
— Вы сделаете вызов по телефону? — спросила докторша.
Это, конечно, что-то означало, но Михаэл не понял, что именно. Он покачал головой.
Кто-то принес ему кружку с чаем, и он выпил. Над ним склонялись какие-то люди, и от этого он нервничал. Сжав ладони, он уставился на свои ноги. Должен ли он что-то сказать? Он разнял руки, снова их сжал, опять разнял, опять сжал.
Его повели вниз посмотреть на мать. Она лежала, вытянув руки по бокам, в больничной рубашке с надписью на груди. Трубку из носа убрали. Он смотрел на нее, потом стал мучительно соображать, куда ему отвести взгляд.
— Еще какие-то родственники у нее есть? — спросила дежурная сестра. — Хочешь им позвонить? Или хочешь, чтоб позвонили мы?
— Ничего не нужно, — ответил К. Он отошел от стола и опять сел на стул в углу.
Его оставили в покое, а в обед принесли поднос с больничной едой, и он ее съел.
Потом к нему подошел мужчина в костюме и галстуке и заговорил с ним. Он должен сообщить полное имя матери, ее возраст, местожительство, вероисповедание. По какому делу она приехала в Стелленбос? У него ли находится разрешение на выезд?
— Я вез ее на родину, — ответил К. — Она жила в Кейптауне, там холодно, все время дождь, это было вредно для ее здоровья. Я вез ее туда, где ей стало бы лучше. Мы не собирались останавливаться в Стелленбосе. — Тут он забеспокоился, что говорит много лишнего, и больше на вопросы не отвечал. В конце концов мужчина перестал спрашивать и ушел. Потом немного погодя возвратился, присел перед ним на корточки и спросил:
— А ты сам находился когда-нибудь в психиатрической больнице, или в заведении для дефективных, или в каком-нибудь приюте? Тебе когда-нибудь платили жалованье?
К. не отвечал.
— Подпишись вот здесь, — сказал мужчина и протянул бумагу, указывая место, где поставить подпись.
Но К. покачал головой, и мужчина подписал бумагу сам.
Заступила ночная смена, и К. побрел на автостоянку. Он ходил взад-вперед и смотрел на ясное ночное небо. Потом вернулся в больницу и сел на свой стул в углу. Никто его не выгонял. Позднее, когда все ушли, он спустился вниз, чтобы найти мать. Но не смог ее найти, а может, дверь в то помещение была закрыта. Он забрался в большой проволочный ящик, где лежало грязное белье, свернулся калачиком и проспал там до утра.
На второй день после смерти матери к нему подошла медсестра, которую он прежде никогда не видел.
— Пойдем. Михаэл, все готово, — сказала она.
Он последовал за ней к столу в холле. Там его дожидался материн чемодан и два коричневых свертка.
— Одежда и все вещи твоей покойной матери в этом чемодане, — сказала незнакомая сестра. — Можешь его забрать. — Она была в очках и говорила таким ровным голосом, будто читала по бумажке. К. заметил, что девушка, которая сидела за столом, краем глаза следит за ними. — Вот в этом свертке, — продолжала сестра, — прах твоей матери. Сегодня утром ее кремировали, Михаэл. Мы можем захоронить прах или выдать тебе — решай сам. — Она вопросительно коснулась ногтем свертка, в котором, был прах. Оба свертка были аккуратно перевязаны коричневой тесемкой; тот, что с прахом, был поменьше. — Хочешь, чтоб мы взяли это на себя? — спросила она и легонько провела по свертку пальцем.
К. покачал головой.
— А вот сюда, — продолжала сестра, решительно подвинув к нему второй сверток, — мы положили кое-какие вещи, которые могут тебе пригодиться — одежду и бритвенные принадлежности.
Она ласково посмотрела ему в глаза и улыбнулась. Девушка за столом снова застучала на машинке.
Значит, здесь есть место, где сжигают, подумал К. Он представил старух из палаты, которых одну за другой суют в огнедышащую печь: глаза у них закрыты, губы сжаты, руки вытянуты по бокам. Сначала занимаются волосы — вспыхивают ярким венцом, а чуть погодя и все остальное, все горит, рассыпается в прах. Печь пылает, и туда все время кого-то суют.
— Но откуда я знаю? — сказал он.
— Что знаешь? — спросила сестра.
