— Где спер штаны, друг? — крикнул кто-то.
— По всему видать — у нашего сержанта! — ответил другой голос, и послышался смех.
Из домика вышел второй охранник. Он отпер лагерные ворота, провел К. через толпу и зашагал по утоптанному плацу к одному из деревянных бараков. Внутри барака было темно — ни одного окошка. Охранник показал незанятые нары.
— Теперь твой дом тут, — сказал охранник. — Держи его в чистоте, другого у тебя нет. — К. взобрался на нары и лег на обтрепанную поролоновую подстилку; до железной кровли можно было достать рукой. Задыхаясь от жары, он ждал, когда уйдет охранник.
Остаток дня он пролежал на нарах, вслушиваясь в звуки лагерной жизни за стенами барака. В дверь ворвалась стайка мальчишек, они с гиканьем носились друг за дружкой, вскакивали на нары и прятались под ними, а когда убежали, плотно захлопнули дверь. Он старался уснуть и не мог. В горле у него пересохло. Он думал о прохладной пещере в горах, о полноводных ручьях. Тут как в приюте, думал он: я опять попал в приют «Норениус», только теперь я уже старый, я не вынесу. Он стянул с себя рубашку и шорты и развернул сверток; но запах пота, который пропитал его одежду, за эти дни стал затхлым, тяжелым и казался чужим. В одних трусах, распластавшись на нагревшейся подстилке, он ждал, когда кончится день.
Кто-то отворил дверь и на цыпочках приблизился к его закутку. К. притворился спящим. Его голой руки коснулись чьи-то пальцы. Он вздрогнул.
— Тебе плохо? — спросил человек. К. не мог разглядеть лицо мужчины — тот стоял против света, падающего из дверного проема.
— В порядке, — ответил К. Слова, казалось, долетали откуда-то издалека.
Незнакомец все так же на цыпочках вышел из барака. К. подумал: я не знал, мне не сказали, что отвезут обратно к людям.
Немного погодя он оделся и вышел из барака. Солнце припекало, воздух был неподвижен — ни дуновения ветерка. В тени палатки на одеяле лежали две женщины. Одна спала, другая прижимала к груди спящего младенца. Она улыбнулась К.; он кивнул и прошел мимо. Отыскав цистерну с водой, он долго пил. На обратном пути он заговорил с женщиной.
— Можно тут где-нибудь постирать? — спросил он.
Она показала, где душевая.
— Мыло у тебя есть? — спросила она.
— Есть, — соврал он.
В душевой было два таза и два душа. Он хотел принять душ, но вода из крана не лилась. Он постирал белую куртку с нашивкой «Св. Иоанн», черные брюки, желтую рубашку и трусы, резинка в которых совсем растянулась; приятно было погружать одежду в воду, тереть и отжимать ее, стоя с закрытыми глазами, погрузив по локоть руки в холодную воду. Он надел башмаки. Позже, когда он развешивал одежду на веревке, он заметил надпись на стене: «Яккалсдрифский лагерь для эвакуированных. Душ работает: для мужчин от 6 до 7 веч.; для женщин от 7.30 до 8.30. Соблюдайте очередь. Экономьте воду». Он проследил, куда идет труба от цистерны: она ныряла под забор, потом поднималась к пригорку, на котором стояла водокачка.
Женщина с ребенком остановила его, когда он проходил мимо.
— Ты развесил там одежду, — сказала она, — так учти — утром ее не будет.
Тогда он все снял и расстелил вещи на своей койке.
Солнце клонилось к закату; людей вокруг стало больше, и куда ни посмотри — дети. У соседнего барака играли в карты три старика. Он постоял, поглядел.
Он насчитал тридцать палаток, они были расставлены по всей территории на равном расстоянии одна от другой, и семь бараков; а еще душевые и уборные. Фундаменты для второго ряда бараков были уже заложены, из цемента торчали ржавые железяки.
Он пошел к воротам. На крыльце караулки дремал в шезлонге один из охранников, рубашка на нем была расстегнута до самого пояса. К. приник лицом к решетке, ему хотелось разбудить охранника. «Почему меня сюда привезли? — хотел он спросить. — Сколько мне тут сидеть?» Но охранник не открывал глаза, и у К. не хватило храбрости его окликнуть.
Он побрел назад к бараку, а от барака к цистерне. Он не знал, куда себя деть. Какая-то девчушка с ведром направилась было к цистерне, но, увидев его, повернула обратно. Он ушел к задней изгороди и стал смотреть на пустынный вельд за лагерем.
В двух-трех каменных очагах, сложенных между палатками, загорелся огонь; лагерь оживился, слышался говор, люди переходили с места на место.
В клубах пыли, к воротам подкатил синий полицейский пикап, за ним открытый грузовик, набитый людьми. Ребятишки гурьбой бросились к воротам. Охранник пропустил пикап в ворота, и он медленно поехал к четвертому бараку, на крыше которого виднелась труба. Из пикапа вышли две женщины, шофер втащил в барак большую коробку. В пикапе играло радио — К. слышал, хоть и стоял вдалеке у забора. Вскоре из трубы на крыше выплыло первое облачко дыма.
Мужчины, приехавшие на грузовике, сгружали вязанки дров и складывали их во дворе.
Шофер-полицейский вернулся в кабину и начал причесываться. Одна из женщин, рослая, мощная, в брюках, вышла из барака и стала бить в железный треугольник. Еще не замер последний удар, а к бараку уже сбегалась толпа ребятишек с мисками, кружками и консервными банками в руках, подошли матери с грудными младенцами. Женщина в брюках оттеснила ребятишек от двери и начала впускать их по двое в барак. К. подошел и встал позади всех. Первые ребята уже выходили из барака, К. увидел у них в руках суп и ломти хлеба.
Какой-то малыш споткнулся и выплеснул суп себе под ноги. Сконфузившись, словно он обмочился, малыш снова занял очередь. Кое-кто из ребят съедал суп прямо возле барака, сев на голую землю, другие уносили к себе в палатки.
К. подошел к женщине в дверях.
— Извините, — сказал он, — а можно мне получить еду? У меня нет миски. Я из больницы.
— Это только для детей, — ответила женщина и отвела взгляд.
Он пошел в свой барак и надел черные брюки, хотя они были еще влажные. Шорты он засунул под подстилку.
— Где я могу поесть? — спросил он полицейского в пикапе. — Я сюда не просился. А теперь вот не знаю, где мне взять еду?
— Это не тюрьма, — сказал полицейский, — это лагерь, тут все сами зарабатывают себе на еду. И ты работай.
— Как же мне работать, когда я тут заперт? Какую работу я должен делать?
— Катись ты, — огрызнулся полицейский. — Спроси у своих дружков. Тоже мне нашелся, буду я тебя задаром кормить!
В горах было лучше, думал К. Было лучше на ферме, на дорогах. В Кейптауне было лучше. Он подумал о раскаленном темном бараке, о незнакомых чужих людях на койках, об их насмешках. Как будто я вернулся в детство, подумал он, как будто мне снится кошмар.
Теперь во многих местах разожгли очаги, по лагерю поплыл запах еды, где-то даже жарили мясо. Рослая женщина в брюках поманила его рукой и сунула ему в руку пластиковое ведро.
— Вот вымой, — сказала она, — потом поставишь сюда. А дверь запри. Умеешь запирать такой замок?
