— Так, твари, никому не рыпаться, или получите пулю между глаз! — рявкнула я, поводя револьвером.
— Ты знаешь вообще, с кем разговариваешь? — с ленцой поинтересовался невозмутимый Белаз. — Я позволю тебе сейчас уйти…
— Заткнись! — Я подскочила и ткнула дулом револьвера ему в лоб. — Я прекрасно знаю, кто ты такой. У меня нет времени, чтобы тут рассусоливаться. Буду говорить кратко. Михайловская, президент благотворительного фонда «Защита детского счастья», просила передать тебе, жирный боров, чтобы не смел больше никогда рыпаться на ее людей! Бурсова тебе ничего не должна. Забудь про сто пятьдесят тысяч, или я вернусь и вышибу твои дурные мозги. — Лицо Белаза надо было видеть. Рот округлился, глаза буквально вылезли из орбит. — Это тебе задаток, чмо! — размахнувшись, я врезала ему рукояткой пистолета по голове. Оставив Белаза, я посмотрела на директора клуба. У того от ужаса дрожали губы. — А ты хоть как думаешь, права я или нет? — поинтересовалась я у него.
Директор отрицательно покачал головой, опомнился, закивал утвердительно, весь покрываясь испариной. Я прижала к лицу противогаз и дала ему понюхать наркотического газа.
Успокоив обоих, я быстро прикрепила «жучок» под аквариум с живым осьминогом, стоявший по правую сторону от директорского стола, а затем спешно покинула комнату. Я уже шла к выходу, когда заблокированную мною дверь вышибли охранники из зала. Не раздумывая, я выпустила в них остатки газа. Охранники были не вооружены — только дубинки и электрошокеры. Без единого выстрела парни попадали друг на друга в дверном проеме. А я, отшвырнув пустой баллон, метнула в коридорчик позади них дымовую шашку и выскочила на улицу. Моего крика «Пожар! Пожар!» оказалось достаточно, чтобы переполошить всю охрану. Заметив клубы дыма, повалившего из-за угла, один охранник стал лихорадочно набирать номер на сотовом, второй нырнул в вестибюль клуба оповестить остальных. Я в своей мешковатой кофте и линялых трико не представляла для них решительно никакого интереса. Водители такси, в ряд выстроившиеся на площадке перед клубом, вышли из своих авто и с открытыми ртами уставились на начинающийся будто бы пожар. Незамеченной я пробралась к своей машине и уехала.
Дело сделано. Я поехала в общежитие, по пути слушая запись из кабинета директора ночного клуба. Белаз в основном орал и матерился. Затем было четыре разговора с подручными. Белаз требовал от своих подручных найти Снежка. Ему отвечали, что бывший командир бригады киллеров занимается поисками Бурсовой вместе с Сильвером и еще несколькими ребятами и найти его нет никакой возможности. Белаз ругал их на чем свет стоит… В половине двенадцатого ему сообщили, что особняк Михайловской окружен и пацаны готовы к штурму. Белаз, помолчав, велел штурмовать. Через десять минут ему позвонил некто, имя хозяин ночного клуба не называл, и сообщил, что его людей повязали. Весть сразила Белаза наповал.
— Ах эта сука! Я ее, я ее, да я ее лично на куски порву, — через силу вымолвил он и вдруг, дико заорав, принялся крушить кабинет.
Звук бьющегося стекла аквариума и журчащая вода — последнее, что выдал спрятанный мною в логове врага передатчик. Дальше пошел один треск.
Когда я вернулась в общежитие, Бурсовы не спали, ожидая меня.
— Ну что там? — с порога спросил Олег Николаевич. Роза стояла у окна, а когда повернулась, я заметила у нее под глазом синяк.
— Вы что тут без меня, дрались, что ли?
— Семейные разборки, — Бурсов осторожно потрогал расцарапанную щеку. — Не обращайте внимания, это вас не касается.
— Меня здесь все касается, — резко ответила я. — Быстро выкладывайте, что случилось?
Бурсов хмуро посмотрел на жену. Роза с безразличным видом отвернулась к окну.
— Я жду, — повторила я с угрозой.
— Роза просто хотела выйти погулять, а я ее не пустил, — ответил Олег Николаевич так, словно говорил о каком-то пустяке. — Все нервы. Я и сам еле тут усиживаю.
— Так-так, — протянула я и ударила ладонью по столу. — Что за дерьмо! Я жилы рву, чтобы вас вытащить, а вы тут устраиваете представления. Какие могут быть гулянья! Вы вообще соображаете, что может случиться?
— Евгения Максимовна, это больше не повторится, — заверил меня Бурсов, — обещаю, можете не сомневаться в моих словах.
— Мне интересно мнение вашей жены, Олег Николаевич, — сказала я ядовито. — Похоже, она не разделяет ваших чаяний?
Бурсов хотел ответить, но Роза перебила:
— Извините, Евгения Максимовна, я погорячилась, — голос сухой и безжизненный, как ветер в пустыне.
— Вы говорите это искренне? — спросила я.
— В тот момент я просто не думала о последствиях, — сказала Роза. — Честно, извините.
— Извинения принимаются, — смягчилась я и попросила: — Потерпите, уже недолго осталось. Сегодня, максимум завтра Михайловскую арестуют. Только что повязали людей Белаза. Он послал их на разборки с вашей начальницей, Роза Аркадьевна. В милиции они молчать не будут и сдадут своего шефа. Таким образом, Алик становится неопасным. Владимирский, директор рынка, сегодня узнает, в чем обвиняют президента «Защиты детского счастья», и любыми путями постарается откреститься от связей с ней. Остается Снежок с командой киллеров. Алик может руководить ими даже из тюрьмы. Но не волнуйтесь, в ближайшее время я решу эту проблему.
Позабыв о распрях, супруги засыпали меня вопросами, как, почему и когда я все это сделала.
— Отвечать не буду, потому что я должна сохранять свои профессиональные секреты, — ответила я. — Так каждый захочет стать телохранителем, и я останусь без работы.
Я заметила в руках Бурсовой какую-то толстую тетрадку, набитую то ли вырезками из газет, то ли фотографиями или тем и другим одновременно, которую она бережно прижимала к груди.
— Что это, Роза Аркадьевна? — поинтересовалась я, указав на тетрадь.
— А, так, не обращайте внимания, — вздохнула Бурсова, укрывая от меня ее, как величайшее сокровище.
— Ну и ладно, — пожала плечами я, решив проверить тетрадь, когда супруги уснут, но Роза сама не утерпела.
— Хотите посмотреть? — предложила она. Мы сели на диван, и Роза, развернув тетрадь, передала ее мне, пояснив: — Я же в «Защите детского счастья» работала с детьми, которых потом усыновляли иностранцы. Их надо было подготовить к этому, чтобы они легче пережили стресс. Знаете, как бывает, работаешь и не замечаешь, что сблизился с малышом. Ребенок становится словно родным, даже жалко отдавать.
На развороте, на который я смотрела, была фотография светловолосого шестилетнего мальчишки с очень серьезным одухотворенным лицом. Его большие серые грустные глаза были скрыты за круглыми линзами очков. Снизу стояла подпись: «Саша Коробкин». А на странице рядом — фотография, где он и Бурсова в городском парке. Они сфотографировались в повозке, запряженной пони. Лицо ребенка сияло от счастья. В руке он держал мороженое.
— Мы в парк с ним ходили, перед тем как его увезли в Италию, — Роза коснулась фотографии. — Сашка спрашивал, как там будет, а что я могла ему сказать? Супружеская пара, усыновившая его, вроде бы вменяемые, обеспеченные люди. Потом звонила туда. Его приемный отец заверил, что все в порядке, дал поговорить с Сашей, но голос у него, мне показалось, был грустным.
