— Я надеюсь, ты поедешь в Испанию с нами, Моурис, — сказала она.
Он даже не поднял глаз, он был непроницаем. Ее разозлило его упрямое несогласие: осмеливается осуждать ее поведение… Ей давно были хорошо известны методы борьбы с его глупым упрямством: одним взмахом мокрой губки протестовавший Моурис мог быть уничтожен раз и навсегда. Но ведь долгие годы они жили рядом, и она заботливо оживляла его, каждый раз восстанавливая его растрепанные усы, будто он и впрямь был из плоти и крови. Стереть их сейчас было бы равносильно убийству. С другой стороны, она не представляла, как быть с ним после замужества. Он ведь был ее личным другом, и ничьим больше. Она не думала, что в будущей семейной жизни ей понадобится что-то сугубо личное. По ее мнению, такое случалось только в неудачном браке. К тому же этот личный друг требовал места, а с приходом в дом ее будущей сожительницы-свекрови свободного места практически не оставалось. Совершенно непонятно, как поступить с Моурисом, поэтому она и решила отложить этот сложный и неприятный вопрос до их возвращения из свадебного путешествия. А пока Моурис поживет в кладовке.
Встала, собираясь снять его со стены, и вдруг почувствовала зловещий запах гари из кухни. Совсем забыла о бисквите. Бросилась на кухню, открыла дверцу духовки и сквозь черный дым увидела обгоревший противень с чем-то безобразно бесформенным. Поспешно вытащила угли наверх. Горячий дым разъедал глаза. Слезы только и ждали этого сигнала и сами хлынули из глаз — впервые за все время их знакомства она не сможет угостить Брайана бисквитом. Она и не догадывалась, что Брайан был бы безмерно благодарен ей за это упущение, если бы вообще надумал явиться. Несомненно, сгоревший бисквит был дурным предзнаменованием. И все это из-за того, что ей приходится думать о будущем этого несчастного Моуриса. В раздражении вернулась в гостиную и без объяснений, даже не взглянув на виновного, сняла Моуриса со стены. Теперь он точно заслужил наказание и окажется под кроватью. Настежь открыла все окна, чтобы свежий воздух унес запах дурных предчувствий.
Почти три часа дня. Брайан всегда был пунктуален. Аккуратно сложила все рекламные брошюрки, предусмотрительно положив сверху испанский путеводитель. Села на пол и стала ждать. В тишине пустой гостиной были хорошо слышны шаги с улицы. Сегодня Святой понедельник — праздник, и все вокруг отдыхало от будничной суеты. Многие отправились на берег моря, кто-то — на выставки. Она сейчас ни чуточки не завидовала им. Очень скоро все в этом мире будет принадлежать ей: все выставки и каждая песчинка на пляже. Хотелось, чтобы все вокруг било ключом в этот праздничный и счастливый день. В голове начинал вертеться пока еще невинный вопрос: почему Брайан опаздывает? Может, ему пришлось идти пешком — автобусы сегодня ходят редко. Она будто шла теперь невидимой тенью по его маршруту. Спустилась по Ромилли, прошла мимо закрытых магазинов Главной улицы, изредка останавливаясь в поисках проезжавших мимо такси. Вот и угол ее улицы. Сейчас он, наверное, остановился и наконец посмотрел на часы. Понял, что серьезно опаздывает, и заторопился, побежал к своей невесте. Ей уже слышались его торопливые шаги… С улицы доносился лишь далекий колокольный звон. Запретила себе смотреть на часы: нельзя же самой подкармливать начинающуюся едкую панику. Поговорить пока с Моурисом? Вытащить его на время из-под кровати? Но Брайан должен, обязан вот-вот явиться. Им надо так много обсудить и решить. Рука опять вернулась к обложке рекламы по Испании, а глаза сами нашли стрелки часов. Те неумолимо приближались к четырем… Если б можно было прокрутить время вспять и опять очутиться в ее прежней гостиной, она могла бы подняться с кресла и пройтись по комнате к другому креслу в противоположном углу. Но вокруг одна пустота — и не за что уцепиться, чтобы хоть немного сдержать лавину дурманящего страха и паники. Она замерла, сидя на корточках, как будто, сжавшись в тугой комок, могла отгородиться от реальности и не впускать в себя страшную, безумную догадку, что он бросил ее. Усиленно искала оправдания его отсутствию. Виной всему зловредная мать Брайана и ее тупое недержание. Как же она ненавидела будущую свекровь и не знала, как себя с ней вести. Но в любом случае она с готовностью примет жуткую свекровь вместо осколков своей разбитой жизни. И непременно справится и сумеет поставить старуху на подобающее ей место. Та вынуждена будет понять, что в ее распоряжении есть только маленькая гостевая комнатка, вход в остальное пространство для нее закрыт и воспрещен. Раз в неделю ей будет положен банный день, раз в неделю — уборка помещения, и старуха будет ждать, сидя в подгузниках в прихожей. Брайан должен появиться с минуты на минуту, полный извинений и умоляющий о прощении. Она немного помучит его, а потом милостиво простит, и они наконец займутся устройством их будущего. Когда он узнает о неудаче с бисквитом, то, может, пригласит ее попить чаю где-нибудь в кафе. Сегодня столько дел — просто некогда возиться с чаем дома. Сил ждать больше не было.
Встала и подошла к окну напротив. Отдернула тонкую занавеску. Ее и саму покоробил столь вульгарный поступок — ужасно неприлично проявлять интерес к частной жизни других людей. Но ее интересовали собственные проблемы, и она должна была знать, что происходит. Что ее ждет: жизнь или смерть, и что случилось там? Только гулкий стук футбольного мяча о мостовую ответил ей снаружи. В окне напротив заметила такое же заинтересованное лицо женщины, выглядывавшей на улицу. Кто из них волнуется больше? Увидев мисс Хоукинс, женщина напротив тут же задернула занавеску, устыдившись, что застигнута за таким неблаговидным, праздным занятием. А может, ее унизило, что кто-то посторонний стал невольным свидетелем ее долгого тоскливого одиночества? Мисс Хоукинс не опустила занавеску. Все еще надеялась, что снаружи придет к ней запоздалое избавление от беспросветного страха и одиночества пустой квартиры. Если она ничего не дождется, то повернется спиной к окну, ко всему, что так коварно предало и оставило ее, и даст волю своим слезам: пусть смоют и навсегда унесут прочь безумные надежды.
Очень долго она стояла у окна в глухом оцепенении. В какой-то момент опять послышались приближавшиеся шаги. Но это были лишь шажки прыгавшего по ступенькам ребенка. Просила его не останавливаться у ее двери — ей будет трудно сдержаться и не обидеть его. Заставила себя посмотреть на часы. Половина пятого. Нельзя расслабляться и нельзя ныть и жалеть себя — это равнозначно окончательному поражению. Вместо этого она разжигала и копила пылавшую внутри злобу, не разрешая себе дотрагиваться до вязания, чтобы не приглушать силу гнева. Сейчас, как никогда, ей необходима вся ее злость, чтобы, крепко ухватившись за нее, не отречься от себя. Отвернулась от окна. Долго и почти беззвучно выла в пустоту комнаты. Только Моурис, запертый в своей тюрьме, слышал неразличимый для человеческого уха звериный крик боли и отчаяния.
Ринулась к дневнику. Все еще надеялась удержать свои мечты, но рука сама выписывала признание капитуляции: «Пошла к Брайану и забрала все свои деньги обратно». Незнакомый, неаккуратный и сбивчивый почерк. Дневник приказал. Да будет так. Ее мудрый дневник сочувствовал ей: он хотел быть уверенным хотя бы в том, что она не останется без крыши над головой. Надела пальто, схватила большую корзину для покупок. Ее ненужная величина теперь только раздражала, но была впору шарфу: он отправлялся вместе с ней и с ее урчавшей злобой. Решила: пойдет прямо к Брайану домой, если не застанет его, то расскажет все его матери.
