Домашний бисквит, как обычно, неуклюже громоздился на столе. Одного взгляда на его свинцовую тяжесть хватило для появления обжигающей горечи во рту — начиналась изжога. Рядом вздернула нос новая бутылка портвейна с незнакомой этикеткой. Все в духе мисс Хоукинс. Только куда исчезли ее робость и застенчивость? Она выглядела раздраженной. Брайан начинал опасаться, что эта встреча может перевернуть вверх дном их давно устоявшиеся отношения. А что если мисс Хоукинс припрет его к стенке, уличив в бесконечном вранье, и потребует названий компаний и рынков, где хранятся ее «пустые жестянки», или отчета по процентам? Но бежать было уже поздно.
— К сожалению, у меня сегодня мало времени. Матери нездоровится. Вы не против, если я приду завтра? Это было бы удобнее.
— Против. Завтра я буду очень занята. Весь день.
Она не могла отложить выполнение приказа и нервничала из-за пропажи шарфа и опустевшей квартиры. И Брайан начинал злить ее. Раздражение не способствовало тому, предстоящему предложению. Она плеснула себе немного портвейна и ушла на кухню готовить чай.
Прямо перед чайницей лежал открытый дневник. Могла поклясться, что закрыла его. Она делала так всегда, и это стало непременным ритуалом — открывать нужную страницу, чувствуя нараставшее где-то глубоко внутри возбуждение. Когда кроваво-красная галочка медленно начинала появляться на белом листе, ее уже захлестывала волна наслаждения, постепенно поднимая на самый гребень, к кульминации совершенного акта. Перед ней был приказ, требовавший немедленного и непременного выполнения. Закрыла дневник и заперла его на ключ. Изобразила на лице улыбку и понесла в комнату чай.
Брайан задернул шторы и зажег свечи. Решила, что приступит к исполнению приказа чуть позже, после получения удовольствия от первых услуг. Если уж ей выпала участь подтолкнуть застенчивого Брайана, то ее слова будут звучать естественнее как результат оплаченной привязанности. Передала ему чай с бисквитом, но все выходило как-то скованно и напряженно. Брайан решил разрядить обстановку.
— Мне кажется, моя дорогая, мы должны отпраздновать нашу очередную годовщину. Вы и я. Давайте за это выпьем!
Он поднял чашку и улыбнулся ей. Наверное, вот-вот произнесет долгожданные слова… Она ждала, держа чашку у губ и улыбаясь.
— За моего первого и единственного покупателя.
Чуть отпила чаю и снова замерла в ожидании. Он похлопал по кушетке рядом с собой, приглашая ее. Села, сомкнув колени, надеясь на его следующую попытку.
— Что пожелает моя повелительница сегодня?
В качестве поощрения положил руку на ее колено. Мисс Хоукинс подумала, что впервые за годы повиновения дерзко не подчиняется повелителю. Все может закончиться отказом Брайана, и тогда он уйдет навсегда. Отсутствие удовольствий она переживет, но неповиновение… С другой стороны, она должна и обязана начать неприятный разговор: опять он даже не касается темы ее доходов, а ей уже почти не на что жить. Она вдохнула побольше воздуха и убрала его руку с колена.
— Брайан, — начала она.
Он поперхнулся чаем, закашлялся, тем самым немного отодвинув угрожающее наступление. Но не может же он вечно кашлять. Ну хотя бы еще несколько мгновений передышки…
— Дайте мне пару минут, пожалуйста, — сказал он, запинаясь.
Мисс Хоукинс отодвинула его чашку, скрежеща зубами, — вряд ли ей хватит сил на вторую попытку. Когда кашель прекратился, предложила ему немного портвейна.
— Это смягчит ваше горло. Выпейте маленькими глотками.
Брайан был благодарен. Густой тяжелый напиток поможет ему продлить отсрочку и даст некоторое время, чтобы придумать объяснения тому, что она до сих пор не знает названия своих акций. Но она налила ему маловато портвейна, даже если тянуть его малюсенькими глоточками, хватит ненадолго. Да еще, как назло, она нависла прямо над ним, глядя, как он пьет. Наконец села. Но по выражению ее лица была понятно, что кашель никак не притупил ее решимости. Брайан дрожал.
— Брайан, — раздался ее голос снова.
— Да, моя дорогая.
— Мне кажется, так продолжаться не может.
Это было мгновение надежды. Может, она сама решила избавиться от него? Но если бы это было так, она не стала бы больше ему платить и не приготовила бы деньги. Что же это?
— Почему? Разве вы не получаете удовольствия?
— О, я получаю огромное удовольствие.
— Что же тогда? Почему мы не можем продолжать, как прежде?
— Мне хотелось бы перейти на более постоянную основу.
По крайней мере половина победной галочки послушания заработана…
— Но она и есть постоянная. Я ведь прихожу к вам каждый понедельник уже больше трех лет.
Ясно, что он не обратил внимания на намек. Опять нависла угроза отказа и неудачи.
— Я совсем не об этом.
— А о чем же?
Как только вопрос слетел с его губ, он тут же пожалел об этом. Он очень хорошо понял ее намек и очень хорошо знал, к чему она клонит и чего ждет. Теперь он сам дал ей карт-бланш, а она с готовностью приняла его.
— Брайан…
Снова это «Брайан», ужасно глупое, простецкое «Брайан», которое в ее интерпретации звучит еще глупее. Она звала его, как будто скулила от боли.
— Я предлагаю вам…
— Предлагаете что?
Эта была последняя, самая короткая остановка.
— Пожениться.
«Пожениться» эхом прокатилось и отозвалось изо всех зияющих дыр, и нечему было приостановить или заглушить нескончаемое «пожениться». Что она только что предложила ему? Что она могла вообще предложить, кроме собственной нищеты? Нищету на двоих? Расцепила колени. Приказ был выполнен. Галочка послушания заслужена, и это все, в чем она сейчас была уверена. Она упрямо ждала ответа.
Он медлил. Взял ее руку, в голове было пусто.
— Ну что? Что же вы скажете? — не выдержала она, подбодренная его рукопожатием.
— Вы же понимаете, что я думал об этом… много раз.
Главное было начать, теперь будет легче развивать придуманные объяснения. Он даже получал от этого фиглярства какое-то извращенное наслаждение. Только надо быть очень внимательным и сосредоточенным, не забывая сохранять скорбное выражение лица.
— Просто ума не приложу, как это все устроить. Моя бедная мама… — Брайан старался не думать о матери, заботливо укутанной роскошью в «Петунье», со сливочным кексом в руке — сейчас было время ланча. — Я не могу оставить ее.
— Но можно устроить ее в дом престарелых.
Он грустно улыбнулся в ответ:
— При моих доходах это невозможно.
— Но есть государственные дома престарелых, — протестовала она.
— Нет, — ответил он сухо. — Я не могу опуститься до этого…
