Кхин Мио заметила, что Эдгар смотрит на крестьян.
— Когда я впервые оказалась на нагорье Шан, — сказала она, — меня поразило, что здесь растет рис в то время, когда поля вокруг Мандалая лежат опустевшими. Горы задерживают дождевые облака, которые пролетают над долиной Иравади, и даже в сухой сезон здесь хватает влаги для второго посева.
— Я думал, здесь сухо.
— На плато — да. Там страшная засуха, уже несколько лет. Целые деревни вымирают от голода или переселяются в низины. Горы задерживают облака, и дальше они не проходят. Если до плато не доходят муссонные дожди, оно обречено на засуху.
— А эти крестьяне внизу и есть шаны?
— Нет, это другая народность. — Она поговорила с Нок Леком по-бирмански. — Он говорит, эти долины населяют палаунги. У них собственный язык, одежда, музыка. Даже мне они не очень хорошо знакомы. Эти горы — как острова, на каждой живет свое племя. Чем дольше они остаются в изоляции, тем больше начинают отличаться друг от друга. Палаунги, падуанги, дану, шаны, па-о, ва, качины, карены, каренни. И это только самые крупные народности.
— Никогда бы... — проговорил Эдгар, не закончив. — Как это занятно — горы-острова.
— Так их назвал Энтони Кэррол, он сравнивает их с островами господина Дарвина, только здесь происходит изменение культурных черт, а не формы птичьих клювов. Он даже написал письмо об этом в Королевское общество.
— Я не знал...
— Вам, оказывается, не все рассказывали, — сказала она. — Это еще далеко не все.
И Эдгар выслушал рассказ об исследованиях доктора, о его коллекциях и переписке, о письмах, которые он каждый месяц получает из Мандалая, письмах от далеких биологов, врачей, даже химиков — химия была его давней страстью.
— Половина всей почты, которая приходит в Верхнюю Бирму, — добавила Кхин Мио, — это научная переписка доктора Кэррола. А вторая половина — ноты для него.
— Значит, вы помогаете ему в его работе?
— Наверное. Немного. Но он знает гораздо больше, чем я. Я только слушаю. — Эдгар ждал, что она пояснит, что имела в виду, но Кхин Мио отвернулась и снова стала смотреть на дорогу.
Поход продолжался. Становилось темно. Из темноты доносились новые, незнакомые звуки: где-то возились падальщики, выли дикие собаки, лаяли олени.
Наконец на небольшой поляне они спешились и установили армейскую палатку, которую взял с собой Нок Лек. Ее растянули в центре поляны, и Нок Лек скрылся под тентом, чтобы разложить багаж. Эдгар оставался снаружи вместе с Кхин Мио. Никто не говорил ни слова. Оба устали, лесные звуки оглушали их. Наконец Нок Лек вылез из палатки и пригласил их внутрь. Эдгар забрался под москитную сетку и расстелил циновку. Только сейчас он заметил две двустволки, прислоненные изнутри к стене палатки, лунный луч, проникший через дырку в ткани, поблескивал на взведенных курках.
Только через два дня пути по густым джунглям они достигли горного перевала. Перед ними лежал короткий, но крутой спуск, внизу переходивший в плато — огромное лоскутное одеяло из полей и лесов. Вдалеке, на самом краю равнины, вставала другая горная гряда, серая, окутанная туманом.
Они спустились по узкой, каменистой тропе вниз, пони старательно искали, куда поставить копыто. Эдгар позволил телу расслабиться, он принял вольную позу в седле, пытаясь избавиться от скованности, накопившейся за это время в мышцах от езды верхом и сна на земле. Было уже поздно, их тени стали совсем длинными и уходили далеко в долину. Эдгар оглянулся и посмотрел на горы, на гребни, окутанные туманом, тянущимся по склонам. В гаснущем сумеречном свете в полях продолжали работать шанские крестьяне в широкополых шляпах и спадающих до земли штанах. Медленный и ритмичный шаг пони укачивал его, заставляя прикрыть глаза. Фантастический мир скал и храмов быстро исчез, и он подумал: «Наверное, я сплю. Все это слишком похоже на детскую волшебную сказку». Вскоре стемнело, они продолжали скакать, ночь взяла свое, и Эдгар склонился к холке пони.
Ему грезилось, как он скачет галопом через рисовые поля на пони. И у него в гриву вплетены цветы, которые описывают круги в воздухе, как спицы колеса при движении повозки. И они проезжают мимо одетых в карнавальные костюмы привидений, мимо пляшущих огоньков, вспыхивающих на фоне бесконечной зелени. И тут он проснулся. Проснулся и увидел вокруг себя пустынную землю, сожженные рисовые стебли, слегка покачивающиеся под ветерком. Над землей поднимались известняковые горы, целые города утесов и скал, в которых скрывались позолоченные Будды, они росли из пола пещер, как сталагмиты, и были настолько древними, что начали уже покрываться известковой пылью. Он снова задремал, и когда они проезжали мимо, он видел пещеры, озаренные светильниками паломников, которые оборачивались, чтобы взглянуть на чудного иностранца. Будды позади них дрожали, стряхивали свой известковый покров и ждали в сомнении, тоже глядя на путников: эта тропа была совсем пустынной, и очень немногие англичане хоть когда-нибудь проезжали по ней. Снова проснувшись, он увидел перед собой юношу и женщину, в общем чужаков для него. Она тоже дремала, ее волосы свободно рассыпались по спине и развевались на ветру, цветок из них выпал. Эдгару приснилось, что он поймал его, и он снова очнулся. Уже занималась заря, путешественники пересекали ручей по мосту, и внизу, под ними, мужчина и мальчик гребли на долбленке по коричневой бурлящей воде, они сами были такого же цвета, как лодка и вода. Эдгар видел их только благодаря фону воды, который постоянно менялся. Они были не одни, потому что как только они проплыли под мостом, появилась другая лодка, плывущая по течению, с мужчиной и мальчиком. Эдгар взглянул вверх и увидел тысячи гребущих людей, сами они и были потоком — оказывается, Эдгар все еще спал и ночь еще не закончилась. Из утесов и ущелий появлялись не люди и не цветы, а какой-то свет, пение. И те, кто пел, сказали ему, что так светятся мифы, они живут в пещерах вместе с облаченными в белые одежды отшельниками — и он, как казалось ему, проснулся. Они рассказывали ему мифы. О том, что вселенная была создана гигантской рекой, и по этой реке плывут четыре острова, и люди живут на одном из них, а другие населены иными созданиями, которые существуют лишь в легендах. Эдгар видел, как они остановились у реки на отдых, как женщина проснулась и распутала волосы, которые ветер обмотал вокруг ее тела, как они с юношей склонились к воде и пили, и в этот момент в глубине шевельнулся сом... И Эдгар очнулся. Наступило утро. А они все скакали и скакали.
Теперь приходилось взбираться на горы с другой стороны долины. Горы снова обступили со всех сторон. Так они ехали, пока снова не наступила ночь. Тогда Нок Лек сказал:
— Сегодня будем отдыхать. В темноте нам ничто не угрожает.
Рядом послышался громкий треск. Эдгар Дрейк подумал: «Еще один кабан» — и повернулся — ему прямо в лицо было направлено дуло пистолета.
По треску дерева, наткнувшегося на тело человека, по разлетающимся брызгам ударов он понял, что падает. Он отчего-то уклонялся, соскальзывал, замедлял движения ботинками, застрявшими в металлических стременах. Поводья запутались в его пальцах, наконец он освободился и почувствовал, что лежит на земле. Он не помнил, сколько времени провел без сознания. Очнувшись, Эдгар попытался вспомнить, что же это было, но не смог, потому что значение для него имело лишь само движение, и не только его собственное, но и остальных. Перед его глазами стояли люди, спускающиеся с деревьев по блестящим дугам веревок, он видел, как они взмахивали ружейными стволами и как взбесившиеся пони совершали отчаянные прыжки. Когда он снова поднялся на ноги, стоя посреди поломанных веток, ему открылась следующая сцена. (Казалось, прошло всего несколько секунд, или, если измерять в ударах сердца или вздохах, — то гораздо большее время.)
