Центральная пресса продолжала славословить доктора Морган, но слышалось и много других голосов. Церковники обвиняли Саманту в том, что она узурпировала божественную власть. Защитники прав животных и андроидов кричали о жестоком обращении с подопытными. Параноики – о новой биологической угрозе. К случаю вспомнили, что слово «химера» – так доктор Морган называла свои творения в интервью – означает не только организм, получившийся в результате смешения ДНК различных видов, но и древнегреческое чудовище.
Доктору Морган было плевать и на хвалы, и на порицания. Жалкий ропот людского восхищения или недовольства ее больше не занимал, ведь она делала то, что хотела делать всегда, – двигала вперед науку. Причем получалось это у нее так хорошо, что в возможностях Саманта практически сравнялась с первым из творцов жизни. И вот, когда, казалось, уже ничто не могло остановить доктора Морган, голос подал тот, первый, – и мнение свое он высказал крайне безапелляционно.
Ранний Альцгеймер. В недалеком будущем – прогрессирующий маразм и смерть. Прионная природа заболевания, не поддающаяся обычным методам генной терапии.
«Он завидует! – рыдала Саманта на плече Ди. – Он всегда завидует, Он не хочет, чтобы кто-то из нас, презренных людишек, превзошел Его, вскрыл коробку с Его тайнами. Он просто жалкий старый скупердяй!»
«Тише, Сэмми, тише, – бормотала Диана, гладя подругу по голове. – Может, все еще образуется. Подумай, ведь ты такая умная. И богохульством тут точно не поможешь».
Тогда Саманта впервые в своей жизни пошла в церковь. Она стояла под высоким, уходящим вверх сводом, смотрела на разноцветные лучи, льющиеся из витражных окон, и просила прощения.
«Я была глупой и гордой. Извини, Бог. Я не хотела Тебя обидеть. Пожалуйста, дай мне еще один шанс, один маленький шанс, и я все исправлю».
Через неделю Саманта съездила к врачу. Состояние ее не улучшилось, и она прокляла себя за наивность. Чего ожидать от куска дерева, от бессмысленного сооружения из стекла и камня? В тот же вечер генерал Амершам, курирующий ее новый проект, сообщил, что к работе вскоре присоединится доктор Александр Вечерский.
Доктор Вечерский, известнейший нейробиолог, работами которого Сэмми восхищалась еще в колледже, хотя он был всего на шесть лет старше. Александр Вечерский, в тридцать один год возглавивший Институт молекулярной нейробиологии в Москве. Оказывается, он заинтересовался их проектом и променял комфортное существование в России и титул мировой величины на рискованную авантюру. Алекс был единственным из современников, чье пусть не превосходство, но равенство доктор Морган могла бы признать.
Две недели она нервничала, готовя приветственную речь, а когда Алекс наконец вошел в лабораторию и генерал представил их друг другу, совсем растерялась. Слова вылетели у нее из головы, потому что этот человек, взрослый, знаменитый, смотрел на нее с нескрываемым восхищением. В свои тридцать три Саманта еще не считала себя взрослой, а последний ее роман закончился – и весьма печально – на втором курсе колледжа. «Неужели, – подумала она, – неужели это такой странный ответ на мои молитвы? Он не дал мне излечения, но дал стимул, чтобы жить дальше… Или это очередная насмешка?»
Так и не разобравшись и мысленно послав все к черту, Сэмми решила действовать напролом – так, как поступала всегда. Ничем хорошим это не кончилось.
– Да ты его просто спугнула, – убеждала ее Ди в тот злосчастный вечер. – Ты мужиков пугаешь.
Саманта горько улыбнулась:
– Я пугаю, а вы, офицер Виндсайд, охотник на душителей, нет?
– Подруга, ты забываешь, что надо разделять работу и личную жизнь. На работе я, может, и пострашней Грязного Гарри, зато в постели чистая кошечка. Я позволяю им все решать самим, и это парням дико нравится. А ты, дорогая моя, набросилась на него как тигрица. Притом он же русский. Русские, пока даму не сводят в театр и не подарят ей ведро роз, вообще о постели не помышляют. Если, конечно, имеют дело не с профессионалкой…
– Думаешь, у меня больше нет шансов?
– Да что ты, милая, – хмыкнула Ди. – Глянь на себя в зеркало. Парни в очереди должны стоять за такой красоткой. Просто дай ему время. А пока твой Алекс думает, незаметно сделай ему какой-нибудь маленький подарочек. От этого сердца мужиков просто тают.
– Какой еще подарочек? Золотые запонки? Галстук со снеговиком?
– Что-нибудь, что ему понравится и в то же время не кричит во весь голос: «Я хочу заполучить тебя любой ценой!»
Саманта задумалась. Ей казалось, что Алекс во многом похож на нее. Алекса мало что увлекало, кроме работы. В лабораторию он обычно приходил в футболке и застиранных джинсах, а вечерние посиделки в пабе – туда часто заглядывали после рабочего дня сотрудники их лабораторий – посещал редко и неохотно, в основном из вежливости. Что же можно такому подарить? Потом ее посетила идея.
Алекс занимался телепатическим интерфейсом. Это было частью заказа – возможность управлять боевыми и разведывательными андроидами, а также модифицированными животными посредством телепатии. Еще в России он выпустил несколько статей, посвященных развитию сверхсенсорных способностей у человека. Энцефалограммы регистрировали специфическую активность в мозгу телепатов, но выделить ген, ответственный за проявление способностей, пока никому не удалось. И тут Саманта вспомнила о ленивых жабах.
Доктор Мартинес был удивлен ее звонком, однако все же согласился переслать в Бостон несколько экземпляров. И вот в одно прекрасное утро на своем рабочем столе Вечерский обнаружил террариум с уродливыми созданиями.
Морган не ошиблась. Жабы заинтересовали ученого. Он весьма быстро раскопал старые статьи Мартинеса. Не прошло и полугода, как Вечерский выделил из мозговой ткани жаб ген, ответственный за синтез особого нейромедиатора. Он назвал вещество «сапозин». А еще через несколько месяцев создал первый, экспериментальный коктейль, при введении которого подопытным животным их восприимчивость к телепатическим сигналам и способность генерировать такие сигналы многократно возросла.
Вечерский конечно же попытался выяснить, откуда пришел странный подарок. Сотрудники ничего не знали, потому что предусмотрительная Саманта попросила Мартинеса отправить контейнер с жабами на ее домашний адрес. А сама она молчала.
Саманта вдруг поняла, что у щедрого дара есть и оборотная сторона. Алекс мог подумать, что кто-то решил подстегнуть его исследования – кто-то, недовольный скоростью их продвижения. Как и все ученые, он был самолюбив. Лучше ему не знать.
И все же Саманта, вероятно, рассказала бы, если бы примерно в то же время не решилась на очень рискованный шаг. Анализы не улучшались, традиционные методы лечения не помогали. И тогда она включила в эксперимент себя. Ввела себе набор вирусов, несущих последовательности «генетического компьютера». Эксперименты на живых людях – если не считать таковыми андроидов – еще не проводились. Сэмми не знала, убьет ее «компьютер» или вылечит. Уже тогда, глядя на результаты опытов по адаптации, она начала подозревать, что саморегулирующаяся система обладает пусть примитивным, но интеллектом. Время реакции организмов на изменившиеся условия чуть-чуть опережало расчетное, словно что-то подхлестывало изменения. Для того чтобы подтвердить свои подозрения, Саманта поставила очень простой опыт. Взяла обычную ящерицу-хамелеона и еще одну, в чьи гены встроен был ее «компьютер». У обычного хамелеона полная смена окраски на новом фоне заняла два часа.
