— Джон? О нет, Крис… — Она бросилась ко мне и обняла, прижавшись на мгновение к моему плечу. — Какая жалость!
Потом чуть отстранилась, не разнимая рук.
Мне стало не по себе, и я высвободился из ее объятий.
— Как ты себя чувствуешь?.. Милый, какая чудовищная неожиданность! Он болел? У него?.. Где?..
— Скончался во сне вчера ночью. Естественная смерть, что бы это ни значило.
Отец был слишком молод для того, чтобы умереть во сне, перестать функционировать, словно севший аккумулятор. Зная моего родителя, понимаешь, что он сделал это исключительно по собственному желанию. Решил отойти в мир иной с достоинством, отказался от доставки молока и газет, вынес мусор и лег, чтобы умереть.
— Как ты? — повторила вопрос Сэм, но я не ответил.
Пока мы молчали, я сначала думал об отце, потом лениво прикидывал, откуда может так сквозить, затем отметил, что по телевизору идет музыкальное шоу «Самые популярные», и наконец пришел к выводу, что мне необходимо выпить.
— Не знаю, — ответил я и почти удивился, услышав правду. Последнее время я постоянно вру Сэм, стараясь держать ее в неведении.
— Как ты себя чувствуешь? — еще раз спросила она.
— Не знаю, — произнес я и снова удивился, услышав правду.
Вновь последовало молчание. Я повернулся и бросил взгляд на телевизор в углу гостиной. Шоу заканчивалось, по экрану ползли финальные титры, а Феликс Картер пел свою новую песню. Шел припев: «Я тебя люблю…» На певце была тонкая безрукавка — наверняка хотел выпендриться своими мускулами, смазанными маслом и блестевшими под ярким светом софитов.
— Это ты, — сказала Сэм тихо, почти про себя. Знакомые слова, она всегда так говорит при виде Феликса Картера — мы с ним похожи. Если честно, у меня нет ни мускулов, ни привлекательности, ни денег, ни женщин, ни славы, ни таланта. Я просто немного смахиваю на Феликса.
Вам простительно поинтересоваться, как мне удается держать Сэм в неведении.
Ну хорошо, вот наш обычный вечер.
Я возвращаюсь с работы, как правило, минут за десять до прихода Сэм, отливаю и кормлю кошку. Затем направляюсь к холодильнику и открываю отделение для овощей, там лежат две банки «Стеллы Артуа» или такого же крепкого светлого пива, например, «Ред страйп» или «Кроненберг». Я достаю обе, одну засовываю в карман пиджака, содержимое второй наполовину выливаю в бокал, а остальное проглатываю залпом. Затем начинаю медленными глоточками пить из бокала. Появляется Сэм, смотрит на меня и неодобрительно поджимает губы. Я в ответ только мило улыбаюсь и, совсем как цивилизованный человек, потихоньку потягиваю пиво, пока она рассказывает мне о том, как прошел день. Затем Сэм объявляет, что ей необходимо переодеться. Тут я вздыхаю и небрежно говорю, что собираюсь в магазин и не надо ли чего-нибудь купить. Поначалу она отвечает — нет, потом вспоминает, что нужен соус. Жена идет переодеваться в спальню, а я выхожу из дома, вытаскиваю из кармана вторую банку, опорожняю ее тремя или четырьмя длинными глотками, аккуратно кладу пустую жестянку в урну, прикрываю рот ладонью и отрыгиваюсь, затем вхожу в магазин. На его дверях объявление, нацарапанное шариковой ручкой: «Вход более чем двум школьникам одновременно запрещен». Внутри еще действует очень выгодное предложение: восемь банок «Стеллы Артуа» за шесть фунтов. Чтобы принести восемь банок, я делаю два захода к холодильнику, где хранятся напитки. Если же пиво не вытащили из контейнеров, то мне удается принести все за один раз. После расплачиваюсь с хозяйкой магазина. Она стоит за таким высоким прилавком, что я ощущаю себя пятилетним мальчуганом, когда делаю здесь покупки. Впрочем, в этом магазине все чувствуют себя школьниками. Затем беру пластиковый пакет, двойной (правда, второй они дают только после моей просьбы), и, попрощавшись, ухожу. На мое прощание никто никогда не отвечает. Покинув магазин, шарю рукой в пакете, выуживаю банку номер три, на обратном пути выпиваю ее в пару глотков, а перед тем как войти в квартиру, аккуратно кладу в тележку с мусором рядом с домом. Сэм все еще переодевается. Я кричу, что вернулся, и иду на кухню, где кладу пиво в холодильник: четыре банки наверх, а три прячу внизу, в отделении для овощей. Громко кашляю, чтобы заглушить — кх-х-х-фш-ш-ш — звук открываемой банки. Ее жизнь коротка, но плодотворна. Я быстро выливаю в глотку пиво и запихиваю пустую тару на самое дно мусорного ведра. Содержательно рыгаю, прикрыв рот рукой, выпрямляюсь, делаю глубокий вдох и понимаю, что наконец-то захмелел и готов к предстоящему вечеру. Работа растворяется в прошлом, а вместе с ней исчезают все обиды и печали, терзавшие меня днем.
— Сэм! — зову я.
— Да, — отвечает она. Из-за закрытой двери ванной голос доносится еле слышно.
— Хочешь выпить со мной пива?
— М-м-м… — На мгновение жена замолкает. Мой вопрос звучит так невинно. Ей хочется сказать: «Крис, а тебе это нужно? Ты только что выпил банку, а ведь обещал пить меньше, помнишь?» Или: «Нет, Крис, и, думаю, тебе тоже хватит».
Вместо этого Сэм говорит:
— Давай одну напополам.
Я жду именно такого ответа и потому открываю пятую банку, нисколько не беспокоясь о звуке, который она при этом производит, разливаю пиво и несу в гостиную.
Мы стоим на кладбище…
Прошу прощения, я, наверное, перескакиваю с темы на тему?
Ничего страшного, продолжайте.
Вы хотели, чтобы я рассказывал обо всем, что приходит в голову, но тогда придется перескакивать с одного на другое. Ну, во времени.
Замечательно. Если получится, придерживайтесь хронологического порядка, но лучше говорите так, как вам нравится.
Хорошо.
Мы — на похоронах, и одна из моих тетушек замечает собачью какашку, которая, как запятая, лежит на гравийной дорожке у крематория. Став рядом с ней на караул, тетя направляет скорбящих в другую сторону и приговаривает:
— Смотрите под ноги, милые, смотрите под ноги! Тут внизу такая мерзость!.. — Она довольна, что может сказать и сделать что-либо полезное.
— Кто позволил собаке здесь нагадить? — негодуют скорбящие. — Безобразие!
Я соглашаюсь. Какой придурок разрешил своей собаке испражнятся возле крематория? Хотя вообще-то центральные графства Англии — странное место. Помню, Терри Холл как-то упомянул об этом в своей передаче. Он прав, центральные графства действительно странное место. Здесь разрешают собакам гадить на похоронах, а мужчины, едва достигшие пятидесяти, испускают дух, чтобы воссоединиться с супругой в загробном мире. Место, где двадцатидевятилетний человек вдруг неожиданно становится круглым сиротой и стоит, глядя в пустоту, едва замечая, что жена, сжав его ладонь, спрашивает, как он себя чувствует.
На другой день после похорон мы снова в Лондоне. Сэм отправляется на работу, а я сижу и смотрю телевизор. Честно говоря, мне тоже нужно на работу. Я продаю место для рекламы в глянцевом журнале, и без моей помощи женская половина нации никогда бы не узнала, какие товары помогают жить насыщенной жизнью, дарят роскошные кудри, обновленную кожу или ресницы, полные объема. Но я только что кремировал отца, да и не так уж часто подворачивается возможность взять и напиться в одиночку. Поэтому я остаюсь дома. Женской половине нации придется денек подождать.
